Белые паруса. По путям кораблей

— Многовато мне…

Эдик присоединился к Сеньке.

— Ну уважь нас, гостей своих, не обижай.

— Причем тут уважение!

— Нет, ты брось, ты, так сказать, уважь, правильно он говорит.

Костя понял: не отделаешься.

— Ладно, за ваше здоровье.

— Вот правильно, за наше!

Оба гостя налили и себе. Торжественно чокнулись.

— Будем здоровы!

Костя взял стакан, нерешительно посмотрел на него, набравшись духу, залпом выпил. Сенька и Эдик последовали его примеру.

Качнулась, поплыла перед глазами комната. Костя взял да и налил себе еще. На руку его легла Нинина рука:

— Не надо, Костик, хватит.

— Почему хватит? — вмешался Сенька. — Повторить не мешает.

— Костик, прошу тебя.

— Ты брось, ты отойди, ничего мне не будет.

— Ну, как хочешь.

Нина нахмурилась, убрала руку.

— Вот это по-нашему, по-чемпионски! — обрадовался Сенька, глядя, как Костя пьет.

Снова включили магнитофон. Вместо джаза загремела «цыганочка». Лора не вытерпела, ударилась в пляс. Вскидывает ногами, поднимается юбка, мелькают круглые колени. Сенька заржал, обнял девушку, посадил рядом с собой на кровать. Лица их пятнами выделялись на пестром рисунке «тарантеллы», выглядели подчеркнуто багровыми. В ответ на какое-то замечание кавалера, Лора взвизгнула.

Нине стало противно. Попросила:

— Выйдем на балкон.

— Давай, — быстро согласился Костя.

Хрип магнитофона, взвизги девушек остались за захлопнутой дверью. На балконе было тепло, тихо. Внизу переливались огни порта, за ними — темное, загадочное море. Бодрым голосом прозвенели склянки.

Нина облокотилась о перила, смотрела вдаль, задумалась. Было хорошо и чуть тревожно. Она гадала, что сейчас, когда они наедине, сделает Костя. Ей хотелось, чтобы он подошел и обнял ее — как тогда, когда только вошли в квартиру. Пугаясь и стыдясь, вдруг поняла, что останется сегодня здесь на ночь. Все уйдут, а она останется… Да, останется…

Что сейчас сделает Костя?

Он стоял пошатываясь, прислушиваясь к себе.

Из-за прикрытой двери донесся возбужденный девичий смех.

Костя поднял тяжелую голову.

— Нина!

— Что?

Обернулась к Косте. Доверчиво, ожидающе поглядела снизу вверх. Полураскрылись девичьи губы.

Не говоря ни слова, схватил ее за плечи, начал целовать. Пахнуло водкой, маринованным луком. Костина рука соскользнула с ее плеча, больно стиснула круглую твердую грудь.

Бац, бац, бац — звонко прозвучали пощечины. Костя остался на балконе один.

Нина торопливо прошла через комнату. Веселье продолжалось на высоком градусе, о хозяевах забыли. Эдик и Лера с глубокомысленно-отсутствующими лицами танцевали. Сенька и Лора по-прежнему развалились на кровати, сентиментальная картинка «тарантеллы» никак не вязалась ни с позами, ни с выражением их лиц.

Шутько что-то сказал вдогонку Нине, она не расслышала. Выбежала в переднюю.

Костя кинулся следом. На лестничной площадке позвал:

— Нина! Нина же!

Ответа не было. Далеко внизу стучали-перестукивали каблучки. Разнесся по этажам глухой удар парадной двери.

Прыгая через две-три ступени, Костя выскочил на улицу.

Фонарь на трамвайной остановке освещал тонкую фигурку. Устремился к ней.

— Нина! Погоди! Я все объясню!

Прежде, чем успел добежать, Нина села в подошедший трамвай — не в тот, что ей нужен, заметил Костя. Позванивая, вагон скрылся в темной перспективе улиц. Звон был ехидным, торжествующим.

Костя стоял молча, не в силах собраться с мыслями, тупо глядел вслед исчезнувшему трамваю. Понимал, что виноват, обидел Нину, а сердился не на себя, на нее: «Подумаешь, остановиться, по-хорошему поговорить не могла!»

Домой побрел в смешанных чувствах.

Здесь без него не соскучились — танцевали Эдик и Лера, Сенька с глубокомысленным видом жевал у стола. Увидев входящего Костю, сказал с пьяной важностью:

— Не догнал? Волю девкам давать нельзя.

— Ждать и догонять — всего хуже, — тоже многозначительно вставил Эдик, не прерывая танца.

Костя не ответил, сел на кровать. Шутько подумал-подумал, налил себе и Косте:

— Давай!

Теперь было все равно. Не думая, Костя взял стакан, поднес к губам. Тянул горько-сладкую жидкость долго, мучительно. Наконец, опорожнил стакан, неверной рукой поставил на место.

— На, огурчиком закуси, — предупредительно протянул Сенька. — А теперь, — обратился ко всей компании, — пусть один остается, спать ляжет.

Совет был как нельзя кстати. Глаза Кости смыкались, он еле сидел.

Эдик и девушки пробовали возражать, по их мнению, только начинался «настоящий разворот». Сенька был иного мнения. Он знал за Эдиком свойство — когда перепьет, начинает буянить, да так, что нет никакого удержу. Случись скандал в заводском доме, где вся компания известна, не убережешься от неприятностей. Это не парк или танцплощадка, откуда можно своевременно смыться. И не слушая протестов, Шутько выпроводил общество на лестницу, закрыл за собой дверь.