«Белые пятна» Русско-японской войны

На следующий день вечером комендант Мукдена вошел вместе с другим капитаном и расспросил меня обо мне и моих родителях, когда все было записано, мне объявили, что «на следующее утро в 6 часов я буду расстрелян». На вопрос, в чем его обвиняют, комендант ответил Геддесу: «Вы сами знаете лучше меня». Далее комендант сказал мне, что он очень жалеет (меня), и спросил, не хочу ли я написать письмо или завещание <…> Комендант приказал принести бумаги, и в его же присутствии я написал лишь 2 слова: «Прощай, отец» — и подписался. На следующее утро в 6 ч. никто не пришел, я попросил стражу пригласить коменданта, который и пришел часа через 2 <…> Я спросил его, почему же я не был расстрелян, как было приказано генералом Куропаткиным, ибо это ожидание крайне тяжко. Он ответил, что приказ еще не подписан. Вечером он опять пришел и сказал, что я буду расстрелян на следующее утро, но, как и накануне, никто не явился и так повторялось изо дня в день в течение 10 дней.

На третий день моего ареста пришел капитан Персиц и предложил мне подписать заявление, что я продал японцам план П.-Артура. Я ответил, что если бы я подписал такое заявление, то это было бы совершенною ложью, и отказал. Услыхав это, он приказал караульным обнажить и высечь меня. Двое из караульных дали мне несколько ударов по спине, а 4-й несколько раз меня ударил ногой. В то же время капитан сказал, что, пока я не подпишу документа, солдаты не перестанут меня сечь. Я ответил, что пусть меня засекут до смерти, я никогда документа не подпишу <…> После этого он объявил, что будет в отсутствии в течение 2–3 дней и что он оставляет мне бумагу для подписания в любое время и что, пока я не подпишу, мне не дадут есть. Два дня меня держали без пищи, на 3-й капитан Персиц пришел и сказал: «<…>Было бы гораздо лучше, если бы Вы подписали, я имею приказание генерала Куропаткина расстрелять Вас во всякое время, когда пожелаю». Я ответил, что он может расстрелять меня хоть сейчас <…> Но что я бумаги не подпишу. Тогда капитан ушел, и я его никогда больше не видал.

На 11-й день моего ареста пришел комендант и сообщил, что генерал Куропаткин простил меня и что меня не расстреляют <…> «Я очень благодарен за любезность генерала Куропаткина, но я не вижу, в чем я должен быть прощен». Затем он объявил мне, что я буду препровожден под конвоем в харбинскую военную тюрьму. По прибытии в (эту) тюрьму я был помещен в маленькую холодную комнату, иметь шерстяное одеяло или разводить огонь не разрешалось. Через несколько часов я попросил поручика чаю или горячей воды для питья. Он ответил, что получил определенное приказание не давать мне ни теплого питья, ни топлива. Скоро я заболел, мои руки и ноги и тело обмерзли и распухли. Холод был ужасен, лежать и в особенности ходить было для меня мученьем. Я попросил доктора, и через несколько дней пришел доктор, сказавший, что я должен немедленно отправиться в госпиталь, но никаких мер к моему передвижению принято не было. Каждые два дня ко мне приходил новый доктор и говорил то же самое, пока, наконец, после визита пятого доктора, меня не послали — не в госпиталь[117], а в уголовную тюрьму, где по прибытии я был помещен один в маленькую комнату.

Я прибыл в тюрьму 27-го января 1905 г. Меня стерегли двое караульных, и мне было воспрещено говорить, писать, петь и свистеть. 15 июня 1905 г. меня взяли из карцера и отправили вместе с 40 другими заключенными в Иркутск. В течение всего этого времени я ни разу не был опрошен, ни разу мне не сказали, за что меня посадили в тюрьму. Только перед самым отъездом в Иркутск я получил билет, указывающий, за что я был заточен <…>

26 июня я прибыл в Иркутск и был помещен в Центральную уголовную тюрьму, с этого дня до 27 сентября 1905 г. (т. е. до дня, когда, пройдя через все сибирские и другие тюрьмы (всего до 15 тюрем), я прибыл в Варшаву), я подвергался тому же режиму, как все уголовные, и выполнял все работы, которые в виде наказания выполняет преступник <…> Я перенес еще больший позор — я прошел 15 городов Сибири и Европейской России с цепями на руках. По прибытии в Варшаву я послал письмо британскому консулу <…> 3 ноября 1905 г. я был освобожден.

Прилагаю при сем доказательства того, в чем меня обвиняло Русское правительство, а именно в том, будто 1) я шпион и 2) будто я продал планы Порт-Артура японцам, в чем я неповинен — я никогда не был в Порт-Артуре или близ него. Я вел удачные дела в Тяньцзине, и за убытки, причиненные арестом, я требую возмещения согласно прилагаемому расчету».

Перевел: Генерального штаба подполковник князь Волконский

* * * 

ШТАБ войск Дальнего Востока.

УПРАВЛЕНИЕ генерал-квартирмейстера.

Отделение РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ

Начальнику штаба тыла войск Дальнего Востока^{369}

19 июня 1906 г. № 3969

Телеграммой от 24-го января с. г. за № 8061 Вы сообщили в Управление Генерального штаба, что строго произведенным расследованием установлено, что английский подданный Хозе Гайдне никакого рода насилиям не подвергался, ввиду чего жалобы его неосновательны.