Натальченко решительно отверг обвинения Манчи. Он объяснил, какие причины побудили того к оговору. Манчи, по словам Натальченко, чувствовал себя на зимовке человеком «второго сорта». Его приняли, как мы помним, в артель без права на пай. Когда стали делить трофеи, каждому «досталось по 53 шт. рослых песцов» (в том числе и умершему Бегичеву). А Манчи ничего не досталось.
«Произвели дележку всей добытой пушнины на шесть равных паев, лишив доли тунгуса Манчи Анцыферова как бывшего совершенно неработоспособным…» Эти слова записаны в дневнике Натальченко его рукой. И — повторены следствию.
Неработоспособным… В повседнев ом общении выражались, наверно, без канцелярской изысканности. Проще, грубее… Не раз, видимо, слышал Манчи упреки за свою «неработоспособность».
Вероятно, он слышал еще и не это. Знакомые называли Манчи — Яларом, то есть лентяем, озорником. Натальченко так и обращался к нему — не по имени, а по кличке. От своих Манчи еще как-то это сносил, в устах «пришлого чужака» кличка звучала как оскорбление. К тому же, когда места на нарах всем недосталось, именно он, Василий Натальченко, предложил, чтобы Манчи спал на полу. Штришок конечно же совершенно ничтожный, но ведь ранить может даже сущий пустяк…
От доводов этих не отмахнуться, и, однако, вряд ли они могли объяснить оговор. Манчи стоял на своем даже после того, как все другие артельщики, в том числе и эвенки, обвинение это отвергли. Один против всех!.. Никого не боясь!..
Натальченко потребовал эксгумации трупа. Со времени смерти прошло менее года. Ясно, что в мерзлом грунте труп еще хорошо сохранился. Экспертиза нашла бы, конечно, не только костные переломы, но и следы истязаний на теле и на лице. Или, наоборот, не нашла бы — и, стало быть, версию об истязаниях опровергла.
Но решить столь простую задачу оказалось делом сложнейшим. Полярная авиация располагала в ту пору ничтожными средствами. Послужить правосудию было ей не под силу. Добраться до мыса Входного можно только на лодках. Путь занял бы месяца два, а то и все три. Следователю, эксперту и понятым грозила реальная опасность зазимовать.
Стоило ли идти на такой риск? История криминалистики, насколько я помню, подобных прецедентов не знала. Так или иначе, полярная следственная экспедиция не состоялась. А без судебно-медицинской экспертизы свидетельские показания — как «за», так и «против» — не имели цены.
Дело зашло в тупик, и 2 августа 1928 года следователь Боровский вынес постановление о его «приостановке» — «из-за невозможности произвести судебно-медицинское вскрытие трупа Н. А. Бегичева».
Приостановить дело — это, в сущности, значит оставить предполагаемого преступника под подозрением. Притом — на неопределенный срок. Следствие может быть возобновлено в любой момент, как только будут устранены препятствия, помешавшие довести его до конца. Но когда они будут устранены? Через год? Через два? И вообще — будут ли устранены? А пятно на человеке пока что останется…
Выводы следствия и формулировка, которую Боровский избрал, оставляли почву для новых домыслов, новых слухов. Натальченко подал жалобу.
В ту пору следствие состояло не при прокуратуре, а при суде. Поэтому жалобу разбирал Красноярский окружной суд. 15 октября 1928 г. он удовлетворил просьбу Натальченко и признал дело полностью прекращенные «ввиду необоснованности обвинения».
Тайна мыса Входного перестала существовать.
Объявить тайну не существующей дело простое, но она перестанет существовать не на бумаге, а в жизни лишь после того, как будет в нее внесена полная ясность. Справка с печатью может создать лишь видимость ясности, молва от этого не утихнет, если есть для нее какая-то почва…
Почва была.
Как и зачем появился в Дудинке сумрачный, всегда исподлобья глядящий, степенный и аккуратный Василий Михайлович Натальченко? Известно было лишь то, что родом он из-под Ковно (так называли тогда нынешний Каунас) и прибыл в Дудинку последней баржей ранней осенью двадцатого года.
Дудинка — не курорт, не крупный промышленный центр, не тихий, уютный городок, созданный для созерцания и покоя. Что собой представляла она в двадцатом году? Забытый богом поселок — несколько ветхих избушек, — десять месяцев в году отрезанный от всего мира. Жестокие северные морозы… Вечная мерзлота… Зимой — лютые ветры. Летом — полчища комаров. Самые адовы места для ссылки — и те на сотни километров южнее.
Что искал здесь молодой, полный сил холостяк? Каких невест? Какой работы? Какого жилья? Не рыбак, не матрос, не охотник. Просто грамотный человек… Даже грамоту эту и то применить было негде. Только и оставалось — устроиться счетоводом в Сельскосоюзе. Не сразу — годы спустя…
Смутное было время. Брат восставал на брата. Сын — на отца. Снимались с обжитых, насиженных мест целые семьи — судьба гнала их: одних — за чем-то, других — от чего-то… От чего и за чем гнала судьба Василия Натальченко — молодого человека двадцати восьми от роду лет?.. В Сибири только что отгремела колчаковщина: одни сдались победителям, другие подались за кордон. Но не все, не все…