Белые раджи

Большую часть времени у него по-прежнему отнимала переписка. Одержимый Сараваком еще больше, чем в те времена, когда им правил, он писал в основном Чарльзу, вытянутым грубым почерком с жирными горизонтальными чертами над «Т». Прежде всего он желал населению свободы и процветания, даже если последнее зависело от торговли опиумом. Джеймс оставался филантропом и теоретиком, фигурой со тщательно отделанным фасадом, отставным авантюристом, чьи гуманистические принципы оставались незыблемыми, невзирая на отрубленные при Батанг-Мару головы и плывущие по течению трупы. Законченный идеалист и эгоцентрист, самопровозглашенный раджа, менявший мнения, как перчатки, он навсегда остался одним из самых загадочных людей в истории.

Джеймс давал туану муде советы, и во всем касавшемся раджа между ними царило полное взаимопонимание. Чарльз писал ему также о происшествиях на Борнео: сарибасский вождь пытался убить мистера Коллинза; во время мятежа 2°7 торговцы опиумом подожгли один из кварталов Кучинга; волнения даяков из Верхнего Батанг-Лупара и кайянских племен внушают беспокойство; ростовщическая мафия «Гг. Ги, Сун и Ко.» захватывает араковые бары и бильярдные; мистер Поуп-Хенесси стал губернатором Лабуана и может оказаться плохим соседом; на матангских склонах разбиты большие плантации кофе; Макдугалла сменил мистер Чемберс, и, хотя он не обладает столь же сильным характером, от него можно ожидать большей уравновешенности.

Поскольку Чарльз (в Лондоне недавно вышла его написанная в одиночестве лесных фортов книга «Ten Years in Sarawak»[66]) присылал дяде тревожные доклады о казначействе, Джеймс предложил Сент-Джону заведовать финансами, но спокойно принял отказ, понимая, что нечестно вынуждать его выйти из британского правительства ради столь ненадежной должности. Джеймс оставил радж в весьма шатком, близком к краху финансовом положении. Сознавал ли он это?.. Ощущал ли сам, что вся его жизнь, возможно, была лишь невероятным, блестящим... крахом? Лишь чудесным падением искр на воду?.. В старости он однажды написал: «Я был счастливым человеком». Да, так и написал. Счастливый человек... Вопреки неудачам, оспе, следственной комиссии и непрестанной борьбе. Счастливый человек... Несмотря на предательства, одиночество, несбывшиеся мечты... Только ли по рассеянности писал он иногда «раджа туах» (счастливый раджа) вместо «раджа туа» (экс-раджа)? В любом случае, правда о сэре Джеймсе Бруке, Радже Саравака, всегда вызревала в тайне, словно жемчужина.

Утром 24 декабря раджу хватил удар. Когда его врач доктор Бейт спросил, не желает ли он оповестить Сент-Джона, Джеймс с трудом выговорил:

— Нет, ни в коем случае... Сейчас Рождество... Не беспокойте его...

Ему была свойственна эта деликатность. Тем не менее, доктор Бейт телеграфировал Сент-Джону, и со старым другом Крукшенком тот немедля выехал из Лондона. Дартмурские песчаные равнины насквозь продувал неистовый ветер, а за крупными грядами облаков катилась безумная луна. Шел снег. Друзья молчали, уставившись на крупы лошадей, над которыми в слабом свете фонарей поднимался рыжеватый пар. Когда к четырем часам они прибыли в Барретор, там светилось лишь одно окно. Волоча по земле галоши, навстречу им вышел лакей, который поднял фонарь, как бы надевший на лица черно-желтые маски.

У постели больного по очереди дежурили два врача, приходский священник и Стюарт Джонсон. Открыв глаза, он узнал гостей, и по чертам его пробежала улыбка. Настали дни испытаний, но, каким бы тяжелым ни был удар, через месяц Джеймс был уже на ногах. Впрочем, у него отнялась правая рука.

Джеймс был признателен баронессе Бердетт-Кауттс за оказанные услуги, но под конец устал от нее, когда с изящным коварством она отказалась от прав наследницы, расчистив путь преемнику раджи и вместе с тем оставив ему дефицит бюджета. Вопреки всем усилиям, ей так и не удалось рассорить Чарльза с дядей, зато она сумела помешать примирению Эммы и Темплера. Когда миссис Браун оскорбила одного из инициаторов подписки по фамилии Нокс, Джеймс встал на защиту верного друга, а деспотизм обеих женщин привел к окончательному разрыву - удивительно, что это не произошло раньше. Тем не менее, в последние шесть месяцев его жизни они относились к радже с беспримерной суровостью и жестокостью.

В апреле он провел несколько недель в Торки, куда Сент-Джон приехал к нему в гости: оба с горечью сознавали, что это их последняя встреча. Разговор не клеился, они боялись расставания... Паузы напоминали чернильные кляксы и прерывались негромким звоном чашек и чайника. По дому кто-то ходил. Улицей проезжала карета. Шум моря больше не слышался. Затем Сент-Джон вынужден был проститься. Едва он дошел до двери, Джеймс его окликнул: тот был весь в слезах.