Белые раджи

— Ты кладешь слишком много сахара, - сказала Нэнси, строго присматривая за Маргарет де Виндт - девятнадцатилетней блондинкой, почти великаншей с узкими, чуть раскосыми голубыми глазами, придававшими ей насмешливый вид.

— А Гарри снова поставил пятно, - возмутилась Мерси.

Мальчик притворился, будто ничего не услышал, и это сильно задело Злобу в трех лицах - Люси, Мерси и Нэнси. Всегда одетые в оливковые Шелка и гипюровые чепчики, они четко следовали викторианским правилам приличия: ели с опущенными глазами и клали в рот крошечные кусочки. Вторая горничная Дейзи, от которой ничего не скроешь, рассказывала, как застигла их, когда они тайком объедались у себя в кабинете огромными пирогами, но Дейзи была известной лгуньей.

Терраса, где пили чай, возвышалась над широким округлым газоном, опоясанным круговой аллеей, ведущей на западе ко входной решетке и домику привратника. По этой-то аллее внезапно подъехал большой наемный экипаж, лошади остановились перед горшками с геранями у парадного крыльца, из коляски выпрыгнул малайский слуга и откинул подножку. Затем к террасе быстро направился невысокий худой мужчина в совершенно неподходящем для загородных поездок чопорном, старомодном костюме. Внешность у него была довольно приятная: серые глаза под кустистыми бровями, тонкий красивый нос и частично спрятанный под светлыми усами рот, свидетельствовавший о сильной воле.

Мужчина вел себя очень сдержанно, и, забыв о «детских шалостях», Чарльз и Лили встретились так, будто познакомились лишь недавно. Столько лет прошло... Он показался ей провинциалом, а сам Чарльз нашел ее обворожительной, несмотря на землистый цвет лица и впалые глаза.

В тот вечер тетушкам было о чем посудачить:

— И это раджа? Ни капли величия!

— Вы заметили, что часы у него на шнурке?

— А ботинки на резиновых пометках! И такие уродливые!

— Едва перебросился с нами парой слов!

— Никакой он не сердцеед!

Маргарет де Виндт слегка оробела: настоящий раджа! Но уже через пару часов Гарри почувствовал себя в обществе Чарльза непринужденно. Замкнутый вопреки полной уверенности в себе Чарльз все же нашел подход к этому четырнадцатилетнему пареньку, который горел желанием уехать в сказочную страну и зачарованно слушал рассказы кузена об охотниках за головами, затаившихся у источников крокодилах, подожженных в непроходимых трехъярусных джунглях бамбуковых крепостях и нападающих на правительственные праху непокорных флотах, - полный чудес и катастроф мир, мечта всякого юноши.

С Маргарет Чарльз был не столь словоохотлив, и во время ежедневных поездок верхом они за три-четыре часа порой не произносили ни слова. Пока ямайский грум рысил в пятидесяти шагах позади, они скакали по окаймленным каменными дубами протоптанным дорогам, и под мелкими облачками выезжали на широкие светло-серебристые луга, где в тени деревьев паслись овцы. Иногда лошади почему-то опускали головы на ограды и, обращаясь к своим наездникам, негромко ржали. Когда Маргарет садилась в седло, стремя ей поддерживал не Чарльз, а грум, и этот недостаток галантности шокировал девушку. Он хотя бы заметил, какая она прекрасная амазонка? Но заметила ли она сама, как, сидя верхом, этот коротышка обретал не свойственную ему элегантность?

После того как Чарльз пробыл в Уорнфорде десять дней, Лили предложила ему поехать с семьей в Австрию. Все три тетушки терпеть не могли путешествия и по счастью остались в поместье.

Когда после многочисленных остановок Белый раджа и его малайский слуга, миссис де Виндт, ее дети, свита и огромный поезд с багажом прибыли в Инсбрук, Маргарет уже успела прочитать «Десять лет в Сараваке». Она начала понимать характер Чарльза, и его молчаливость перестала ее смущать. Она уважала его и восхищалась тем, как серьезно он относится к обязанностям раджи и какую помощь оказал своему дяде. Маргарет познакомилась с Сараваком по описаниям Чарльза. Она была умна и уже пережила первое разочарование: наделенная недюжинным талантом ученица Тальберга[67], Маргарет де Виндт мечтала стать пианисткой - в ту эпоху совершенно немыслимая для девушки ее положения профессия.

В снятых миссис де Виндт апартаментах стояло фортепьяно, и Маргарет на нем упражнялась. Едва она добралась до менуэта из сонаты Моцарта ля-мажор, с наслаждением избегая расставленных ловушек, в гостиную вошел Чарльз и положил на фортепьяно скомканную записку. Это предложение руки и сердца было написано скверными виршами, которые нельзя ни перевести, ни прокомментировать[68]. Она с любопытством их прочитала, сочтя чуждой радже грубоватой шуткой, и беззаботно рассмеялась, как смеются только в девятнадцать лет.

— Прошу вас, не смейтесь.

— А что?

— Это серьезно... Это мое предложение. Она застыла от изумления.

— Дайте подумать до вечера. Я отвечу перед ужином.