Белые раджи

Чарльза бесило, что Форин Оффис препятствовал интеграции Барама, но полностью одобрил передачу громадной территории Денту и Овербеку. Оба этих весельчака полагали, что обрели несокрушимую опору в действительно ратифицированном, несмотря на приход к власти либералов, законном сертификате, знаменовавшем решающий поворот в истории коммерческого империализма. Этот документ был составлен в пользу нового фонда - «Британской компании Северного Борнео»[78], которой Дент за сто двадцать тысяч фунтов стерлингов уступил все свои права. Приобретение же Барама отодвигалось пока что в туманное будущее.

В Кучинге Белый раджа основал национальную судоходную компанию, торжественно открыл Торговую Палату и воздвиг новый Суд, снабдив его совершенно излишними башенными часами. Рядом с Астаной построили также обошедшееся в восемь тысяч долларов оборонительное сооружение - большой зубчатый донжон, сразу ставший символом Кошачьего города и названный фортом Маргарита. Его расположение было старательно выверено, и, господствуя над дальней речной перспективой, он позволял избежать любых нежелательных сюрпризов. В целом бояться Кучингу было некого, но почем знать? В людской памяти навсегда сохранилось восстание 1857 года. Башню Астаны покрывала кишевшая птицами и порой расцветавшая ползучая лиана. Жители страны, где каждой вещи приписывается магическая сила, верили, что растение приносит удачу, и это, похоже, подтвердилось рождением в августе 1876 года Бертрана Уиллса Дэйрелла Брука.

Тем временем Чарльз искренне и энергично взялся за отмену рабства. Впитав с идеями дядюшки Джеймса принципы Джона Локка, он посвятил себя этой цели ради престижа и во имя гуманности. Наконец, в его нынешней ситуации это было просто неизбежно. Чарльз Брук благоразумно не форсировал события. Последовательные законодательные решения и ряд поправок привели, в конечном счете, к декрету раджи, предписывавшему освобождение в пятилетний срок всех рабов. Проведав об этом, рабы поняли, что у хозяев почва уходит из-под ног, и, снизив свою производительность, плавно перешли к глубоко продуманной, сводившей доходы к нулю забастовке. Так как хозяева больше не дорожили обременявшими их людьми, рабство должно было исчезнуть само собой, и несколько лет спустя раджа получил возможность упразднить ставший уже ненужным декрет.

Жизнь Белого раджи пришла в равновесие. Он не считал себя ни счастливым, ни несчастным, и любой вопрос на эту тему вызывал у него удивление. Хотя Чарльз не выбирал образ жизни по собственной воле, такой уклад оказался наиболее для него подходящим. Но эта жизнь чуть было не оборвалась раньше времени.

Для беглого осмотра капитского побережья Чарльз взял баркас с маленьким водоизмещением. Когда поднялись до Баллеха, матросы увидели приближающуюся бину - большую донную волну, которая, внезапно проносясь по рекам Борнео, сметает все на своем пути. Катившая громадные завитки волна двигалась с ревом разъяренного океана. Она была странного, почти янтарного, но какого-то нечистого и зловещего цвета. В один миг она обрушилась на лодку и погребла ее под двенадцатифутовой толщей воды. Первая волна отступила, но за ней тотчас поднялась вторая, еще яростнее. Крики матросов заглушил грохот, и подхваченный кипящим вихрем серой пены баркас швырнуло на гребень бины. За второй последовала третья волна, и баркас мгновенно ушел под воду, а затем вынырнул вверх дном: людей накрыла своим панцирем увлекаемая течением безумная черепаха. Чарльз сумел всплыть на поверхность и, устремившись к берегу, ухватился за низкую ветку. Ветка сломалась, и сметенный новой волной раджа потерял сознание. Он пришел в себя на откидной койке форта Баллех: посланная на подмогу правительственная праху успела как раз вовремя и спасла Белого раджу.

Уже на следующий день он был в Кучинге, и потрясенная Маргарет в сердцах воскликнула:

— Что стало бы с раджем?

Чарльз нежно взял ее за руки. «Я сделал правильный выбор, - подумал он, - первым делом она подумала о радже

».

— Говорят, некоторые даякские рыбаки умеют оседлывать бину, - пытаясь скрыть волнение, отрезал он.

— Однодневный раджа приставил к моей груди острие своего криса, но я, глядя ему прямо в глаза, с силой схватил его запястье: «Не смейте! Командовать буду я, так как у меня полные карманы динамита. Вы подчинитесь, или все взлетит на воздух, ясно?» Он сразу смутился, отступил, начал чуть ли не извиняться... Я спас положение, спас апостольскую миссию, спас Кучинг! Да, дорогое мое дитя, таковы плоды твердой решимости, что зиждется на вере в Господа.

— Аминь, - не отрывая взгляд от газеты, сказала Гарриетт, а про себя подумала, что во времена восстания гунсы динамит еще не изобрели.