Мы заходим в лифт, а он смотрит на меня и ухмыляется.
— Да не напрягайся ты так, — говорит он. — Что я, молодым не был, что ли? Тоже кутили так, что будь здоров! Думаю, что ты классная девчонка, Сашке нашему с тобой повезло.
— Спасибо, — смущаюсь я и про себя добавляю: «Наверное, он так решил, потому что из евреек получают хорошие жёны».
Мы выходим из подъезда и садимся в его автомобиль, на то же кресло, где я только что сидела. Оно ещё не успело остыть после меня.
— Сколько тебе хоть лет? — косо поглядывает на меня.
— Ик… семнадцать.
— На год младше нашего Сашки. — Он качает головой. — Ты прости, что мы так не вовремя заявились. Если бы мы знали, не стали бы вас прерывать.
Мировой мужик! Вот реально мировой мужик! Я даже знаю, в кого Сашка такой классный.
Мы довольно быстро и без пробок добираемся до нашего района.
— Остановите возле дороги, к дому подъезжать не надо, там въезд сложный, — говорю.
— Нет, — отвечает он, — я должен убедиться, что ты в подъезд попала. Мы же теперь не чужие люди. Не хочу, чтобы с моей невесткой что-то случилось.
— Тогда вот этот поворот.
Он подъезжает к подъезду, я с трудом открываю дверь и выхожу. Ноги не держат, но я всё же ковыляю до своего подъезда.
— Дошла?! — слышу сзади голос дяди Вадика.
— Да, всё в порядке, — отвечаю и держусь за дверную ручку.
— Тогда — спокойной ночи! — говорит он и отъезжает. А я опускаюсь на корточки и начинаю блевать прямо на газон. И откуда во мне столько всякой гадости?! Несколько потоков неприятной оранжевой жижи. Я блюю даже тогда, когда мне кажется, что дальше блевать уже нечем. Меня выворачивает. Надеюсь, никто этого не видит.
Я вытираю рот тыльной стороной ладони и захожу в подъезд. Хоть полегчало, только голова болит и в горле мерзко. Пиликает телефон, открываю эсэмэску.
«Самой любимой девочке на свете…» — Опять Сашка пишет. Какой же он у меня хороший! Поднимаюсь на этаж и захожу в свою квартиру.
— Ты где была? — доносится с порога голос мамы.
— С друзьями гуляла, — отвечаю так, чтобы она не поняла, что я в хлам бухая. Не хватает только того, чтобы она меня ещё с отцом сравнивала!
— Кушать будешь? — спрашивает.
— Нет, я уже поела. — Я сразу отправляюсь в ванную. Стягиваю с себя всю эту заблёванную одежду и встаю под ласкающие тёплые струи воды.
«Трезвей, ну трезвей же, пожалуйста!» — повторяю я себе, а в голове по прежнему вертолёты. Может, ванну принять с душистой пеной? Снова пиликает телефон; это Сашка, но я не могу посмотреть, что он прислал — у меня же руки мокрые. Затыкаю дырку в ванне пробкой. Горячим душем прогреваю дно, чтобы не ложиться на холодное. Ложусь отдыхать. Беру шампунь и наливаю, сколько не жалко, прямо в то место, куда падает из крана вода. Шампунь называется «Чёрный шоколад с хвоей». Это теперь я шоколадом пахнуть буду. Закрываю глаза и лежу, наслаждаюсь. Вода всё поднимается, согревая моё дрожащее тело. Наконец, оно полностью скрывается в пене под водой, и я ножкой выключаю воду.
М-м-м, как хорошо иногда поваляться в ванне и вдохнуть приятный запах чёрного шоколада с хвоей! Волосы я решила не мочить и аккуратно собираю их в пучок. Не так-то легко собрать в пучок такую копну волос. Реально приятно к ним прикасаться, люблю их больше всего.
Закрываю глаза и, мурлыкая, напеваю какую-то песенку. Понятия не имею, кто её поёт, просто где-то услыхала, и теперь она у меня в голове сидит. Я даже слов не понимаю. Да, слабовато я знаю английский. Закрываю глаза и расслабляюсь.
+++
Громкий стук в дверь. Я открываю глаза, кругом темно. Я лежу в холодной воде и громко стучу зубами. Пена уже давно стухла. Я шевелю ногой и чувствую, как сильно продрогла, а кожа вся покрылась пупырышками.
— Эй! Ты там? — слышу материн голос.
Пытаюсь ответить, но вместо этого громко кашляю. Жутко голова болит во рту неприятный запах перегара.
— Да, — хрипло отвечаю я.
— Ты что там, заснула, доченька? — Включается свет, и я зажмуриваюсь. Вот реально в нашей ванной слишком яркий свет, обычно приглушенный жёлтый ставят, а у нас, с тех пор как мы лампочку поменяли, яркий стал, как прожектор. Меня даже слепит.
— Вылезай! Вылезай скорее, пока не простудилась. — Мама реально за меня волнуется.
А я судорожно пытаюсь вспомнить события вчерашнего дня. Где я так напилась? Не может быть, чтобы это с одной бутылки шампанского так развезло. Ну, ещё коктейль был.
— Ты себя хорошо чувствуешь?
Во рту перегар, голова раскалывается и кашель сухой и звонкий.
— Да, — отвечаю я маме. Да ещё и холод дикий, до косточек уже продрогла, встаю, а кожа вся в крапинку. Вылезаю из ванной, вся дрожу и сразу закутываюсь в мамкин халат, чтобы хоть как-то согреться. Даже вытереться забываю.
Смотрю на себя в зеркало: губы синие, макияж поплыл. Надо было его смыть. Но вчера я такая пьяная была — некогда была этим заниматься.
— Открывай! Открывай! — стучит мама.
Я открываю дверь и начинаю методично смывать тоналку и тушь, громко стуча зубами.
— Ты что, заснула? — в которой раз спрашивает мать, заходя в ванную. Она окунает руку в воду и выдергивает пробку, чтобы воду слить.