Белые шары, черные шары...

— А я опять подумала о нашем споре. О том, как бы все-таки поступила я на твоем месте…

— Ну и как?

— Ты ведь любил Левандовского, он был тебе дорог?

— Да. Очень.

Рита молчала, и он решил, что ее уже сморил сон.

— Ты спишь? — шепотом спросил он.

— Нет, я думаю. Не знаю, может быть, это чисто по-женски, но, если человек мне дорог, если я его люблю, я должна защищать этого человека… И я стала бы защищать, что бы там ни было…

— Даже если он не прав?

— Даже если он не прав.

Ее голос звучал совсем тихо, и Решетникову вдруг показалось, что она удаляется от него. Словно совсем не о Левандовском и не о нем думала она сейчас, словно отвечала сама себе на какие-то затаенные свои мысли…

Скоро по ее ровному дыханию он понял, что она уже спит.

Решетников лежал не шевелясь, боясь побеспокоить, спугнуть Риту, вскоре он тоже, кажется, задремал, но быстро проснулся от какого-то странного, однообразно повторяющегося звука. Где-то за окном, далеко внизу, кричала кошка. Она не мяукала, а именно кричала, точнее, это был полукрик-полустон; в том, как равномерно, через одинаковые промежутки времени повторялся этот стонущий звук, было что-то механическое, безнадежное.

Решетников осторожно приподнялся на локте и нащупал в темноте часы. Светящиеся стрелки показывали половину четвертого.

И вдруг мысль о доме, о тетках, которые ждут его, пронзила Решетникова. Как же он мог забыть о них! Наверняка они даже не ложились и сходят сейчас с ума от беспокойства за него. Чего только, наверно, не пришло им в голову, какие несчастья не мерещились!

Так уж было заведено в их доме, что если он задерживался где-нибудь допоздна, то непременно предупреждал их. И как ни странно, несмотря на свои тридцать с лишним лет, он ни за что не мог бы признаться им, что провел ночь у женщины, да они и сами в мыслях своих не могли допустить этого. С их точки зрения, это было то же самое, что признаться в своей  н е п о р я д о ч н о с т и. Причем он знал, что тень этой  н е п о р я д о ч н о с т и  невольно ляжет и на репутацию женщины; что бы он о ней ни говорил, в их глазах она навсегда останется женщиной, недостойной уважения. А потому при всем своем отвращении ко лжи он готов был сочинять любые небылицы, готов был мучиться от сознания собственной нечестности и терзать себя за эту нечестность, но рассказать правду, даже намекнуть на нее, он не мог. И как ни старомодно, как ни нелепо, по современным понятиям, выглядело это их представление о порядочности и непорядочности, все-таки в их убежденности, в их нравственном максимализме было что-то, что вызывало уважение, что заставляло Решетникова, взрослого человека, робеть перед ними, как мальчишку. Как будто он и верно был виноват…

Он быстро оделся и потом несколько минут стоял возле кушетки, глядя на Риту и не решаясь дотронуться до нее. Потом наклонился и поцеловал ее.

— Мне надо идти, — сказал он шепотом. — Меня ждут.

— Господи, ты же взрослый человек… — отозвалась Рита полусонно, лениво растягивая слова. — Куда же ты ночью?..

Все-таки она покорно поднялась, накинула халатик, зажгла свет. Жмурясь, она смотрела на него.

— Я приду к тебе завтра, ладно? — сказал он по-прежнему шепотом.

— Нет, Митенька. — Она покачала головой. — Не приходи. Не нужно.

— Но почему? — Решетников даже задохнулся от неожиданности.

— Я так хочу, — сказала Рита. — Мне надо побыть одной.

— А я как же?

Рита пожала плечами:

— Не знаю.

— Но почему, почему?

— Это долго объяснять, а ты же торопишься, — с усмешкой сказала она.

— Ладно, не объясняй, я все равно приду, — решительно сказал он.

— Нет, Митя, не придешь. Тебе нужно — ты же уходишь. Мне тоже нужно. Побыть одной. Подумать.

Решетников чувствовал, как волна отчужденности снова поднимается между ними. Совсем другая женщина — не та, которую он целовал так недавно, — стояла сейчас перед ним. Или и сам он уже был другой?..

— Ну что ж, смотри, — сказал он. — Тебе виднее.

В этот момент тот самый стонущий звук, который разбудил Решетникова, опять донесся с улицы.

— Что это? — спросил он.

— Наверно, кошку кто-нибудь выбросил, — сказала Рита. — Берут животных, а потом мучают…

Они помолчали, прислушиваясь, но звук больше не повторялся.

— До свидания, — сказал Решетников. И вдруг вспомнил, что уже говорил сегодня эти слова. Может быть, и Рита подумала сейчас о том же?

От Риты веяло сонным, домашним теплом, и Решетников почувствовал: скажи она сейчас хоть слово, попроси его, и он не выдержит, забудет обо всем, останется. Но она промолчала, лишь полуприкрыла глаза — в знак прощания.