Белые степи

Ей было грустно, потому как ехала в свой дом в Зигазе, чтобы по настоянию старшей дочери Закии уж оставить, наконец, опустевший родной дом и переехать к ней. После перестройки, когда разорился леспромхоз, сгорел тарный цех и разобрали рельсы узкоколейки, в непогоду, в бураны и дожди до села ни на чем и не доберешься. Конечно, у дочери хорошо. Город рядом, все дети, родня, ее уже постаревшие сестры. Но как оторвать от себя тот привычный мир, половину прожитой жизни?..

Так всю дорогу, взвешивая все за и против, путаясь, сбиваясь, она и не заметила, как автобус затормозил уже в центре села и народ, облегченно вздохнув, что без обычных приключений преодолели все сто верст горно-лесного бездорожья, направился к выходу и расползся по улочкам и домам притихшего родного села.

Салима, всей грудью вдохнув чистый, отдающий печным дровяным дымком деревенский воздух, по скрипучему от морозца снегу, время от времени останавливаясь, чтоб перевести дыхание или с кем-нибудь поздороваться, обмолвиться словечком, перехватить поудобнее тяжеловатую от городских гостинцев сумку, направилась к дому.

Когда обогнула леспромхозовский давно замолчавший гараж, навстречу из-за поворота выбежала Файруза, внучка соседки Ханифы. Увидев, во что девочка одета на таком морозце, у Салимы защемило сердце: засаленная старенькая болоньевая курточка, на ногах старые большие кроссовки, покрасневшие ручонки без варежек…

– Здравствуйте, Салима-иней! – крепко обняв ее, искренне радуясь встрече, залепетала девочка. – Как долго вас не было! Как доехали, мы уж соскучились по вас!

– Здравствуй, здравствуй! Ты почему так легко одета, как мама отпустила в таком наряде, куда бежишь? – похлопывая ее по спине и проглатывая навернувшиеся от жалости слезы, выдавила Салима.

– Мама отправила на горную улицу, там папу вчера пьяного видели, он домой не приходил, пойду поищу.

– Эй, Алла, опять за старое взялся, зараза. Давненько не чудил. – И, доставая из сумки пригоршню конфет: – На, угощайся.

«Да-а, на таком холоде почти раздетая бегает, разве наш позволил бы детям так ходить? Надо ей зимние сапоги Анили отдать. Зачем храню, пусть носит. Надо еще кое-какую одежку посмотреть». И, обернувшись вслед девчушке, закричала:

– Файруза, доченька, на обратной дороге зайди ко мне обязательно!

Вид родного двора окончательно испортил настроение. Тишина и пустота. Двери сараев открыты, и оттуда не доносятся привычные звуки при появлении хозяйки: нетерпеливый перестук копытец и поблеивание тонконогих овечек, пофыркивание коров и телок, возня переполошенных, вечно суетливых курочек. Пусто внутри, холодно, нет привычного запаха и навозного тепла. Уже осенью со слезами она «избавилась» от всей живности. И так быстро двор изменился, замолчал, как будто ушел в себя. Единственной живой душой оставался постаревший, облезлый, преданный кот Барсик, он выбежал из сада навстречу. Подслеповато щурясь, хрипло и отрывисто мяукая, ласкаясь, завился у ее ног и, как хозяин, стал сопровождать ее по двору.

Дома ее встретила оставленная на хозяйстве Мархия, ведь зимой нельзя не топить печку, все замерзнет – цветы на подоконнике, картошка в подполе. Да и попробуй потом разогрей заледеневший дом. Поэтому Мархия почти неделю жила одна и просто поддерживала огонь в печи. Она была совсем маленького роста, с непропорциональными частями тела. На ее лице на всю жизнь запечатлелось выражение на все и всех обиженного ребенка. Да и было на что обидеться – еще совсем девчушку, плохо знающую русский язык и не совсем разумную, хулиганистые парни поселка обманами и посулами, напоив до беспамятства, использовали как легкодоступную женщину. Она одного за другим рожала неизвестно от кого детей. Так как у нее не было мужа, их забирали в детдом. Но с ней остались жить только одна дочь и сын, которые вели такой же беспорядочный образ жизни.

Все село ее сторонилось, мальчики над ней издевались, обзывали обидными словами. Поэтому она всегда ходила сгорбившись, склонив голову вниз, как бы прячась и отгораживаясь от неприветливого для нее мира. И только Салима относилась к ней как к человеку – всегда досыта кормила, поила чаем, пускала помыться в бане, одевала ее, отдавая ненужные вещи. Она была одной из тех бедолаг, кому Салима постоянно помогала, поэтому ее дети и внуки в шутку называли «мать Тереза». Селяне, лишенные работы, постоянного заработка, в часы безденежья знали, что, если обратиться к тете Соне, она всегда поможет. Поэтому она никогда не оставалась без внимания, всегда находились помощники.