— Мы считаем, — продолжал Пузицкий, — прежде чем встретиться с русским военным агентом, Хованский должен осмотреться, пожить в провинции, посидеть за стаканом вина с живыми белогвардейцами, уточнить и отшлифовать свою легенду. Пусть узнает, чем живет в данный момент эмиграция, ознакомится с историей Крымского и Донского кадетских корпусов, а потом уже едет в Белград. Там мы устроим ему свидание с Иваном Абросимовичем, а Иван выпустит его в широкие воды. Вот, собственно, и все! — Пузицкий отошел от карты и уселся в кресло.
— У кого-нибудь есть замечания? — Артузов осмотрел присутствующих. — Нет! Хорошо. Сергей Васильевич, пришлите ко мне Хованского перед отъездом.
На том заседание закончилось.
Алексей Хованский вошел в залитый апрельским солнцем кабинет начальника КРО ОГПУ и остановился у двери. Артузов поднялся из-за стола, поздоровался.
— Ну как, Алексей Алексеевич, подготовились к операции? К долгому пребыванию на чужбине?
В это время большие часы в углу заговорщически шикнули и весело отзвонили одиннадцать. Артузов, чуть склонив голову, считал удары.
— Подготовился, Артур Христофорович, ко всему подготовился. И постараюсь оправдать доверие. — Хованский вытянулся, щелкнул каблуками.
Артузов внимательно оглядел Алексея. Ему понравились его серые глаза, нерусский, с горбинкой, нос, волевая нижняя челюсть, сильное, складное тело и какая-то внутренняя уверенность, которая всегда присуща сильным людям.
— Ну, хватит щелкать каблуками, садитесь, — он указал рукой на кресло.
— Я ведь кадровый офицер. Тянул лямку с двенадцати лет, — улыбнулся Алексей, осмотревшись, сел в кресло возле стола.
— Трудная перед вами стоит задача, дорогой товарищ, — сказал Артузов, выходя из-за стола и занимая кресло рядом с Хованским. — Много ума и воли надо приложить разведчику, чтобы добиться своего. Много такта, умения и, если хотите, веры, фанатичной веры в наше правое дело... Да вы закуривайте!
— Не курю, Артур Христофорович! Не позволяет спорт.
— Отлично, отлично... — добродушно сказал Артузов и задумался, видимо, собираясь с мыслями. — Едете в чужой, враждебный нам мир, будете жить бок о бок с эмигрантами, с белой сволочью. Мы здесь смеемся над беляками и твердим, что они-де ничему не научились и ничего не забыли. А вам с ними жить. Их новое поколение в отличие от отцов уже приспосабливается к новым жизненным условиям. Лет через десять в мире зазвучат новые песни и каковы они будут, зависит во многом от нас, а в какой-то, пусть ничтожной, степени и от этих самых беляков. В Европе идет разжигание ненависти против нас и вражды между нациями. В надвигающемся экономическом мировом кризисе, который грозит безработицей и разорением мелкого буржуа, западные пророки видят «призрак коммунизма». Белая эмиграция, а вслед за ней мировая печать, радио, кино, за небольшим исключением, представляют большевиков грабителями и убийцами. С ножами в зубах видит нас перепуганный обыватель... Уже накапливаются против нас серьезные силы, вынашивается новая идеология. В Португалии и в Италии утвердился фашизм. Умы немецких бюргеров тревожат бредовые идеи Ницше, национал-социализм и расизм. Людей беленой дурманит проповедь культа силы, иррационализм и мечта о реванше.
Артузов встал, подошел к окну и распахнул его. В кабинет вместе с шумом машин ворвалась свежая струя воздуха.
Алексею показалось, будто начальнику стало душно от сказанных слов. И вопрос, готовый сорваться с языка, остался незаданным. Артузов, словно уловив мысль Хованского, вернулся на место:
— Сталкиваясь с враждебными нам философскими течениями, мы отмечаем лишь их уязвимые стороны, так сказать, обвиняем без защитника и последнего слова подсудимого. Мы оберегаем наших людей от тлетворного влияния псевдонаучного философствования. Наши враги поступают примерно так же. Но для того чтобы успешно бороться с врагом, необходимо знать в первую голову его сильные стороны. Знать его историю. Вы едете в Донской кадетский корпус. Спросите себя, что вам о нем известно? «Наша обязанность — вскрывать классовые корни всех партий, которые выступают на историческую сцену», — учит нас Владимир Ильич. Трудное дело увлечь за собой бывших лютых врагов.
Артузов встал, протянул Алексею руку и с теплотой в голосе сказал:
— В добрый час, Алексей Алексеевич! И помни: мы с тобой и в беде и в радости! До свидания! Не до скорого, но до свидания!
Алексей крепко пожал Артузову руку, пожал как доброму другу, и в этом пожатии и взгляде, которым они обменялись, было сказано больше, чем за время всего свидания.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
«Рука Москвы»