Белые тени

Шла всенощная, прочитали четвертое евангелие, пропели «Разбойника благоразумного». Стоя в опьяняющем полумраке церкви, одурманенный дымом ладана и чадом восковых свечей, которые зажигали во время чтения каждого евангелия, завороженный блеском огромных бриллиантов, изумрудов, кроваво-красных рубинов и небесно-голубых сапфиров, которыми были усыпаны митры митрополита и епископа, смотря на оранжевое мерцание лампад и слушая повесть о развернувшейся двадцать веков тому назад трагедии, Алексей думал: «Так вот она, сила церкви, и это еще православной, с ее алчными и дикими бородачами попами, у которых только и забота — жрать, пить да рожать детей; с ее маленькими тесными церквушками, вечно пьяными дьячками и вороватыми церковными старостами. А что говорить о католической, этой хитрейшей из церквей...» Его мысль оборвал устремленный на него пристальный взгляд. Алексей истово перекрестился, сделал поклон и через плечо увидел Ирен Скачкову. Она, видимо, только что вошла и, прислонившись к двери, кого-то искала глазами. Увидав Павского, который стоял все это время у колонны не шелохнувшись, как солдат на часах, Ирен удовлетворенно кивнула головой и неторопливо пошла к выходу.

Алексей посмотрел на стоявшего впереди Скачкова. Он явно нервничал, нетерпеливо, как норовистая лошадь, переминался с ноги на ногу и опасливо поглядывал на Павского.

— Исполаети деспота! — рокотал низкой октавой протодьякон.

— Вонмем! — отозвался дребезжащим старческим голосом митрополит, поднимая руку для крестного знамения, чтобы благословить стоящего перед ним с раскрытым евангелием протодьякона. И, закрыв глаза, пел:

— Во время оно...

Скачков, пригнув голову, на цыпочках пошел из зала. И почти сразу же за ним Алексей...

Минут десять спустя, в той же очередности, сначала Скачков, потом Хованский заняли свои места в церкви. Никто на их уход и приход не обратил внимания, служба продолжалась. Павский по-прежнему стоял истуканом, выпятив грудь и задрав голову.

Всенощная наконец закончилась. Кадеты с горящими свечами «вольным шагом» направились в казармы. Дул ветерок и гасил свечи, хотя они несли их осторожно в ладонях, надеясь донести до казарм, чтобы начертить копотью на стене крест.

Алексей, так и не увидев Чегодова, вышел из душной церкви во двор, окруженный стенами, фортами и зданиями, с плацем и упиравшимся в лазарет садом.

Луна еще не взошла. У крепостных ворот на фоне белой стены чернели силуэты людей. «Подойду! — решил Алексей. — Может, Кучеров или Хранич. Завтра Первое мая. Послезавтра пасха...»

— Алексей Алексеевич! К нашему шалашу! — ласково встретил его генерал Гатуа.

Он стоял в окружении трех с иголочки одетых офицеров. В одном из них Алексей сразу же узнал высокого и как доска плоского полковника Павского.

Рядом плотный, грудастый и весь какой-то квадратный офицер в морской форме, капитан Берендс. Его Алексей уже видел в квартире Гатуа. Чуть подальше войсковой старшина Мальцев. Лицо его, обрамленное черной бородкой а-ля Николай II, казалось красивым, но улыбка была неприятной, даже отталкивающей.

— Честь имею! — протягивая Хованскому большую узкую руку с цепкими длинными пальцами, холодно процедил Павский. — Мы уже знакомы.

— Рад встрече, капитан! — сказал Мальцев.

— Здравствуйте! Честь имею! Какая теплая ночь. А днем и солнца не вижу, так занят, вздохнуть некогда. Налаживаю гидростанцию. Свет хочу поскорее дать.

— Иван Иванович тоже будет сеять свет в души наших юных кадетиков, — сказал Берендс и вдруг повернулся к подходящей паре: — О, госпожа Скачкова! Господин Скачков!

— Добрый вечер, Людвиг Оскарович, добрый вечер, Александр Георгиевич, — проворковала Ирен Скачкова, протягивая для поцелуя руку.

Алексей уже отлично понимал, что Скачковы охотятся за документами Кучерова. Теперь главное — опередить их: договориться с Кучеровым и сфотографировать эти документы. Но знакомство с генералом еще не давало Алексею убежденности, что он сумеет близко сойтись с Петром Михайловичем и убедить его расстаться с секретными списками.

Тем временем Павский щелкнул шпорами, поцеловал в глубоком поклоне руку Ирен, с шумом всосал, словно обжигаясь, в себя воздух, всхлипнул и проблеял:

— Увы, цивилизация безжалостна, и не за горами то время, когда по ночам уже не будут петь соловьи...

— Все идет своим чередом. Но сеять свет можно и в темноте, а темноту среди света! Хе-хе! — заметил Берендс.

— Мадам, господа, желаю доброй ночи! — произнес Павский и направился навстречу появившейся на садовой дорожке какой-то женщине в белом платье.

— Новый вздыхатель Грации! — зло бросила ему вдогонку Ирен, но достаточно тихо, чтобы он не услышал. — Представляю себе эту Грацию, когда ей пойдет пятый десяток!

Маленький, на вид щуплый, но ловкий и сильный есаул Скачков дернул супругу за рукав, и, как заметил Алексей, глаза капельмейстера духового оркестра сверкнули злобой.

«Эта пара не очень-то ладит! — подумал Хованский. — Сразу видно, они не супруги, а партнеры...»