Белые тени

— И еще, — продолжал он, поднимаясь, — сегодня же вам придется отсюда уехать в Екатеринодар вот по этому адресу, — он протянул ему записку. — Там вы поселитесь под именем Криш Янович Ласкус. В соответствии с этим изменится и пароль. Вот документы: паспорт, метрика... разберетесь сами. Все ясно?

— Ясно. Четыре звонка или удара в дверь: «Кто там?» — «Криш Янович, я от синка вашего, Яна Кришевича!» — «А сами кто будете?» — «Товарищ его Лука». Но я не моку сегодня уехайть. У меня мноко...

— Вы уедете еще до рассвета. Оставаться вам слишком опасно. Мы хотим, чтобы вы жили. Теперь насчет денег. «Колокольчики» не звонят, фунты решили не давать, а вот это получайте. — Он вытащил из кармана мешочек с золотом и бросил его на стол. — Пишите расписку на сто червонцев и подпишитесь своей старой кличкой и новой фамилией.

Великан взвесил в руке мешочек, ухмыльнулся, выдвинул ящик стола, достал лист бумаги и начал писать. Потом развязал мешочек, неторопливо пересчитал золотые, ссыпал их обратно в мешочек и, сунув его в карман, протянул расписку Кучерову.

Блаудис явно торжествовал. «Как цыган, который продал никуда не годную клячу за рысака, — подумал Кучеров, — или такова жадность к золоту? И какой резкий переход от беспокойства к циничному хладнокровию? Посмотрим!» — Кучеров пробежал глазами расписку, встал и, направляясь к выходу, сказал:

— Ну что ж, очень хорошо! — и потом, уже стоя на крыльце, громко повторил: — Очень хорошо! — и спросил: — Может, лучше пройти задами?

Блаудис, ныне Ласкус, сказал, что этого делать не советует. В реке много воды, и в такую темень не ходят даже местные жители, кроме рыбаков, разумеется. Проводил его до калитки и даже настоял на том, чтобы довести до угла.

Распрощавшись с ним, Кучеров постоял какое-то время у разлапистого тополя и, решив, что все идет правильно, зашагал к дому станичного атамана. Через полчаса он был уже у себя. «Иван пробудет там до рассвета, значит, еще два часа, а может, и три, — подумал он, — надо поспать». Он разделся, сунул планшетку и наган под подушку, погасил лампу, лег и тут же словно провалился в бездну.

Но не прошло и часа, как его чуткое ухо уловило какой-то шум. Кучеров обычно вскакивал от малейшего шороха, скрипнувшей половицы, открывающейся, даже бесшумно, двери, но, бывало, безмятежно спал под грохот пушечной канонады. Сейчас достаточно было доли секунды, чтобы убедиться: в комнате враг. Еще мгновение, и он выхватил из-под подушки наган, направил его на стоящего над ним человека и крикнул:

— Стой!

И в тот же миг увидел, как сверкнул кинжал, дернулся чуть в сторону, почувствовал ожог разреза на шее и выстрелил.

Вбежавший спустя полминуты вестовой, спавший в соседней комнате, увидел при свете слабого ночника страшную картину: на полу в луже крови лежал, извиваясь в предсмертных судорогах, какой-то человек в черкеске, а на постели, крепко зажав рукою шею, откуда хлестала кровь на подушки, его командир полка.

3

В тот вечер вахмистр Иван Попов уехал из штаба с разводящим и тремя казаками, с тем чтобы еще до заката солнца проверить дозоры и, как условились, ночью засесть в саду Блаудиса. Гнедой дончак, изредка пофыркивая, легко нес его могучее тело то шагом, то неторопливой рысью и ласково поглядывал на каурую кобылу разводящего. Чуть тронутые бронзой дубы, раскинутые кое-где по станице, лимонно-желтые шеренги тополей с позолоченными кронами и подернутые багрянцем широколистые клены постепенно теряли свои краски, бурели и блекли по мере того, как надвигались сумерки.

У крайних хат Попов бросил на луку повод, и конь остановился. Легкий низовой ветерок донес запах свежевыпеченного хлеба, где-то у реки негромко играла гармонь, ее дисканты и хрипловатые альты, поддерживаемые басами, задумчиво-грустно напевали какой-то знакомый мотив. В окнах зажигались огни. Казалось, кругом царил мир и покой.

Ночь уже наступила, когда вахмистр, объехав посты, приказал казакам не растрензеливать лошадей и быть наготове, потом дал знак разведчику Чепиге следовать за ним, свернул к реке и погнал коня вдоль обрывистого берега в сторону давно не беленных подслеповатых хатенок окраины, отгороженных от выгона где старыми заборами и плетнями, где живой изгородью, а где зарослями высокого бурьяна да кучами мусора. Спешившись, он велел Чепиге отвести коня на заставу, а сам зашагал к дому Блаудиса, чтобы быть там за час до прихода командира.

Кругом было тихо, станица, казалось, настороженно замерла, притаилась, всюду были потушены огни, не лаяли даже собаки. И только далеко в Афипсипских хуторах время от времени станковый пулемет выпускал короткую очередь, да где-то совсем рядом поквакивали лягушки.