Белые терема

У нас в коридоре висел большой лист. На нем было три графы: виды наблюдения, дата, фамилия наблюдателя. Вот что в них было записано:

«Летит паутина. 26 сентября. Лабутин.

Видела цветущий одуванчик. 27 сентября. Кудияркина.

Все квасят капусту. 28 сентября. Генеральский».

На перемене, когда у листа столпились ребята, из учительской вышел Филипп Петрович и зачеркнул последнюю запись красным карандашом. Он был ответственным за фенологические наблюдения.

Потом появились новые заметки:

«Прилетели клесты. 7 октября. Лабутин.

Заморозило на почве. 8 октября. Кудияркина.

В школе холодно, потому что не топят. 9 октября. Генеральский».

И снова третья запись была жирно зачеркнута карандашом.

Потом мы прочли:

«Кончился листопад. 20 октября. Лабутин.

Видела, как летели журавли. 21 октября. Кудияркина.

Уехала новая учительница. 22 октября. Генеральский».

Из учительской вышел Филипп Петрович и зачеркнул нижнюю строчку.

— Перестаньте вы зачеркивать эти записи! — необычно раздраженно сказал ему Лев Евгеньевич. — Пусть каждый говорит о мире так, как он его видит!

БЕЛЫЕ ТЕРЕМА

Все пришли к озеру.

— Вот, — сказал директор. — Садитесь здесь. И вы садитесь, — сказал он учителям.

Все повозились немного, но все же уселись. Только Игорь Иванович, учитель-пенсионер, остался стоять. Ему было удобней стоять, опершись на палку.

— Сами понимаете, школа наша — дрянь! — крикнул вдруг директор.

Все зашумели, а учителя переглянулись.

— Ей лет шестьдесят, если не больше. Сруб еще ничего, а перекрытия сгнили…

— Пол трухлявится! — сказал Лабутин.

— Верно, и пол. Подоконники крошатся… Классы тесные…

— Вон, в седьмом «б» по трое на парте сидят! — крикнул Генеральский.

— Еще факты! Кто желает? — спросил директор.

— У нас из печки два кирпича выпали! — крикнул Владька Филимонов.

— А у нас ключ от класса потерян!

— Окно не открывается!

— Лампочка перегорела!

Филипп Петрович сказал:

— А на вас никаких лампочек не напасешься!

Встал Иван Веселов. Его тянули вниз, но он все-таки встал:

— Я про это хочу сказать… Ну, в общем про домик… А чего тут такого?.. Летом-то хорошо, а зимой холодно бегать…

Все засмеялись, Ивана потащили вниз.

— Ты, Веселов, вообще всякое приличие потерял! — сказала Анна Харитоновна.

— Правильно он ставит вопрос! — крикнул директор. — И нам холодно бегать. От этого одна простуда. Еще кто?

— Я! — сказал Филипп Петрович. — Вопрос, который поднят дирекцией, вряд ли подлежит компетенции… общего собрания учащихся… У собрания другие функции…

— Да подождите, Филипп Петрович!

— Позвольте, Лев Евгеньевич, я вас слушал, не перебивал, теперь вы меня послушайте… Вот так. Ваше выступление и выкрики с мест могут дезориентировать учащихся… Я что хочу сказать, значит, по-вашему, теперь можно прийти в школу и — бей-круши! — всё равно худое?..

— И не так! И не так! — крикнул директор. — Всё не так, Филипп Петрович! Нельзя к безобразию привыкать. Хоть раз в году нужно оглянуться на все и сказать: черт возьми, до чего же скверно живем! А вышло так, что гуляли мы вчера над озером с Игорем Ивановичем, Лабутиным, Генеральским… и еще ребята были… Подымите руки, кто был…

Поднялось несколько рук…

— Вот. Восемь человек. Думали да судили про то, как живем. И порешили вот что… Лабутин, говори, что мы решили.

Директор сел, а Лабутин встал:

— В общем так. На том месте, где сидим, надумали мы поставить новую школу.

— Во как хорошо! — насмешливо сказала Анна Харитоновна.

— Давно пора! — закричали ребята. А потом стали оглядывать место и подталкивать друг друга локтями.

— Тише! — крикнул Генеральский и погрозил всем кулаком.

Колька Лабутин рассказывал, какая это будет школа, а учителя в это время спорили и махали друг на друга руками. Только Игорь Иванович не принимал участия в споре. Он глядел мимо всех, куда-то на другой берег озера. А потом медленно пошел и встал рядом с Колькой.