Белые цветы

— Среди медиков бытует изречение: noli nocere! [2] Никогда не забывайте этих двух слов. Больной не бездушная машина, привезенная для ремонта. Больной — это целый мир. Душевный мир этой девушки — очень сложный, очень тонкий. Имел ли я право обрекать ее на излишние переживания? Нет и нет! Наносить ей без нужды дополнительную душевную травму — преступление. Если бы все вы, особенно мужчины, стали подходить и осматривать ее, думаете, она позволила бы вам это? Она тут же ушла бы, а потом весь день плакала бы от обиды… — Профессор, собираясь с мыслями, помолчал с минуту, переложил очки с одного места на другое. — Догматизм в любом деле вреден, а в медицине — особенно. Мы часто имеем дело с неповторимыми, не похожими на других, не отвечающими общим законам индивидуумами. Если с первой встречи больной почувствует неприязнь к врачу, весьма сомнительно, что лечение даст положительный результат. Не устану повторять: у больного, кроме болезни, есть еще душа! Душа! — подняв руку, повторил профессор. — Сократ две тысячи лет тому назад говорил: «Не излечив душу, нельзя излечить тело». Теперь каждому из нас хорошо известно, что душа не есть что-то неземное, божественное, а реальное физиологическое явление — высшая деятельность нервной системы, психика человека. Великие ученые прошлого — Сергей Петрович Боткин, Григорий Антонович Захарьин, Владимир Михайлович Бехтерев и другие известные клиницисты — показали на практике, что комплексное лечение тела и души является единственно правильным методом, и завещали нам идти этим путем. Никогда не забывайте слов великого Ивана Петровича Павлова: «Радость укрепляет тело». Мы. лечим человека! Человека, а не болезнь. Бесспорно, в наши дни медицина развивается не по годам, а по месяцам, по дням. Но и жизнь не стоит на месте. Больные наши во многих случаях — люди высокой культуры, сложной психологии. Чтобы лечить их, надо не уступать им ни в общем культурном уровне, ни в тонкости мышления…

Когда Гульшагида слушала профессора, перед глазами ее вставал родной Акъяр. У себя в акъярской больнице, помня заветы лучших своих учителей, она старалась относиться к каждому больному как можно внимательней. Не всем ее коллегам нравилось это. Находились люди, подозревавшие ее в карьеризме. Особенно трудно налаживались отношения с заведующим райздравом. Этот человек, работавший раньше помощником прокурора, потом заврайфином, наконец, «переброшенный» для «укрепления аппарата» райздрав, всякий раз, когда Гульшагида заходила к нему по делам больницы, поучал:

— Врач должен быть не только авторитетным, но и грозным. Завидев его, больные должны тушеваться, а не лезть на глаза. Если в больнице будет не только чисто и тепло, как в хорошей гостинице, но еще и ласковое обращение, найдется слишком много желающих зря есть больничный хлеб… — В заключение он любил энергично добавлять: — Вы тут мне клинику не разводите! Ближе к жизни!

После лекции слушатели, как всегда, окружили профессора. Гульшагида стояла чуть в стороне. Он увидел ее, подошел с легкой улыбкой.

— Вы что же, так и не показываете глаз? Учтите, приглашение остается в силе.

Гульшагида смущенно покраснела. Пробормотала какие-то слова благодарности. Ей казалось, что Абузар Гиреевич не только знает о ее испытующем разговоре с Верой Павловной, но и догадывается о тайных ее мыслях.

На ее счастье, слушатели не переставали донимать профессора вопросами. И она незаметно отошла в сторонку.

Гульшагиде было очень грустно. Захотелось побыть одной. Она спустилась вниз и долго сидела в больничном саду. За последние два-три дня деревья оголились еще больше. На земле, куда ни глянь, всюду опавшие листья. Все печально до слез… «Абузар Гиреевич не очень-то настаивал на ее приходе. Значит, в доме у них — без перемен. Мансур так и не вернулся к родителям… А ведь в Акъяре скоро начнутся свадьбы», — почему-то вдруг подумала Гульшагида. И в эту минуту ярко-желтый лист упал ей на колени. Она с минуту глядела на этот одинокий лист и по странной ассоциации вдруг вспомнила об Асии. Вскочила со скамьи и побежала в больницу.

Не так-то легко было завоевать расположение Асии. Девушка без обиняков дала понять, что не имеет ни малейшего желания разговаривать,

— Вы не обижайтесь, — мягко говорила Гульшагида, — что я долго не навещала вас, другие дела были…

— Что вам нужно?! — перебила Асия. — Хотите расспрашивать о моей болезни? А я не желаю с утра до вечера твердить об одном и том же!

— Почему же только о болезни, можно и о жизни поговорить, о настроении вашем.

Но Асия отвернулась к стене.

— Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я хочу побыть одна. Понимаете, совершенно одна. Хочу плакать, хочу терзаться! Говорят, человек живет своим будущим. А какое у меня будущее?