— Не горячитесь, Фазылджан. В горячке человек может потерять чувство меры.
— Я не горячусь, Абузар Гиреевич, просто иногда обидно бывает…
— Я тоже татарин, — продолжал профессор, — но не могу считать себя отставшим или жаловаться на недостаточное внимание. Моей деятельности дают широкий простор.
— Не берите себя в пример, Абузар Гиреевич. Вы — человек с мировым именем. Вас хорошо знает и зарубежная медицина. Таких, как вы, у нас можно по пальцам пересчитать. Вам давно бы звание академика присвоить…
— Хватит об этом, — решительно сказал Тагиров.
— Что ж, хватит так хватит…
Янгура встал, и, сунув руки в карманы, прошелся по кабинету. Вдруг остановился перед попавшейся на глаза фотографией.
— Простите, кто это? Кем она вам доводится? Я еще не встречал среди татарских девушек таких красавиц.
— Значит, плохо смотрите, — подкольнул профессор.
Янгура промолчал, продолжая разглядывать портрет в овальной рамке.
— Эту карточку я ни на что не обменяю, Фазылджан, — пошутил Абузар Гиреевич. — Это одна из лучших моих учениц — Гульшагида.
— Вы чувствительно раните, Абузар Гиреевич. Но я не сержусь, мы старые друзья… Значит, эта девушка врач?
— Да!
— Вон как… С таким лицом ей можно бы стать киноактрисой. Сияла бы звездой первой величины… Где она работает?
— В деревне.
— Значит, совсем пропала! — в отчаянии сказал Янгура.
— Сама она несколько иного мнения.
— Наверно, не подает виду из-за самолюбия. За кого она там выйдет замуж? В лучшем случае — за учителя или агронома…
— Она, кажется, уже была замужем… Если не ошибаюсь, именно за агрономом.
— Вот видите!
Янгура неожиданно стал прощаться. Уже в дверях спросил:
— Что же вы решили насчет той юной дикарки, которую мне показывали?
— Решили лечить.
— Эксперимент?
— И да и нет.
На прощанье Фазылджан долго и крепко жал руку профессору.
На следующий день Абузар Гиреевич, выполняя просьбу Янгуры, позвонил Чалдаеву, однако не застал его, — сказали, что он на операции. Профессор попросил, чтобы Чалдаев связался с ним, когда освободится.
Гаделькарим Абдуллович позвонил домой Тагирову только вечером. Трубку взяла Фати-хаттай. Насмешливо поджав губы, она сообщила Абузару Гиреевичу:
— «Бадьянов сад» зовет к телефону.
Профессор тоже усмехнулся, снял очки и вышел в прихожую. Он сразу понял, о ком идет речь. В компании, в гостях, Чалдаев, когда подвыпьет, всегда затягивает эту песню. У него не было ни голоса, ни слуха. Но какую бы песню ни начинали другие, он, никого не слушая, неизменно заводил свой «Бадьянов сад». Потом незаметно для себя сворачивал на «Баламишкин» и кончал «Айхайлюком» [4]
Они быстро договорились. Чалдаев обещал, что по дороге домой зайдет и возьмет рукопись.
Основная работа у Гаделькарима Чалдаева — в железнодорожной клинике, и потому на нем путейская шинель с латунными пуговицами, на голове форменная фуражка. На его маленькой фигуре шинель кажется очень длинной. Видно, недавно он был в парикмахерской — волосы, коротко подстрижены, только надо лбом оставлен чуб.
— Сынок Гаделькарим, — встретила его в прихожей Фатихаттай, — неужели тебе, доктору, так уж обязательно носить эту долгополую черную шинель? Неужто не можешь заработать себе на хорошее пальто?
— Половину заработка, Фатихаттай, мне приходится отдавать квартирной хозяйке, а другую половину тратим на дрова и провизию.
— Когда же тебе дадут квартиру? Теперь ведь много строят новых домов.
— Наш дом еще без крыши, Фатихаттай.
— А ты будь похитрее. Дитя не плачет — мать не разумеет.
— Плакал бы, да слезы не текут. А за притворство меня в детстве секли крапивой — на всю жизнь отучили.
— Ну, если не хочешь врать, найди другие пути. Те, кто выдает квартиры, тоже небось хворают. Не сами, так жены болеют. На свете нет женщин без хвори. Так напрямки и скажи: «Дашь квартиру — буду лечить, не дашь — отваливай». Другие-то давно уж переселились в казенные квартиры. Ты думаешь, им за красивые глазки дают?
— Не знаю.
— Вот поэтому и мерзнешь, как воробей в худом гнезде, да еще-деньги платишь.
— Пока не мерзну, у меня пальто на лисьем меху… Хозяин-то что поделывает? Как себя чувствует Мадина-апа?
— Да чего-то прихварывает. У нас тоже холодно. Ни одна батарея толком не греет. Заходи, пожалуйста.
В больших комнатах каменного дома действительно было холодно. Все сидели в меховых безрукавках. Даже за чайным столом не сняли телогреек.
Абузар Гиреевич передал Чалдаеву просьбу Янгуры.
— Ладно, в свободное время посмотрю, — без особого энтузиазма ответил Гаделькарим.
Он не засиделся. Кончил говорить о деле и сразу же собрался уходить, сославшись на то, что к нему в гости приехали родственники.