Белые витязи

Впоследствии под Геок-Тепе он сделал ещё лучше. После штурма и взятия этой крепости Скобелев едет в ещё не сдавшийся Асхабат. Ему навстречу — семьсот текинцев в полном вооружении, в праздничных костюмах — цвет текинского войска...

Скобелев обратился к ним с какими-то укорами... Они изъявили свою покорность...

   — А если вы попробуете восстать, то я вас накажу примерно...

   — Текинцы никогда не лгут!..

   — Если так, то, господа, не угодно ли вам ехать обратно... Передайте текинцам, что они составят мой конвой...

И совершилось небывалое. Генерал один, окружённый семьюстами отчаянных врагов, верхом поехал в Асхабат. Двадцать вёрст они сопровождали его...

И разумеется, ни его прежние победы, ни страх его имени не могли ему создать такой популярности между ними, как эта поездка...

С той минуты он стал кумиром уже всего племени текке.

XXIX

Какая разница с Плевно. Там пленные долго оставались не накормленными. Им пришлось жить на открытом воздухе, в грязи и снегах болгарской зимы. Здесь всё было сделано, чтобы смягчить участь несчастных. Они ели вместе с нашими солдатами у котлов; накануне ещё Скобелев отдал приказание:

   — Заготовить в солдатских котлах двойной запас пищи.

Через три часа по сдаче турки уже получили её, ночью они спали в землянках и редутах, а утром под конвоем болгарского ополчения их отправили дальше, в Габрово.

   — Горе узнали мы потом, у Ак-паши горя не было! — говорили они.

Солдаты, усталые от боя, не ложась спать, готовили кашу туркам, наши офицеры разобрали турецких к себе и оказали им широкое гостеприимство, паши приютились у генералов. На Шипке не умер ни один пленный, в Плевне они умирали сотнями.

   — Если хоть десятая доля такой заботливости встретит нас в России — наши семьи могут быть спокойны! — говорили они.

   — Смотрите, ребята, турки теперь друзья вам! — говорил Скобелев солдатам.

   — Слушаем, ваше-ство! — отвечали они.

   — Нет большего позора, чем бить лежачего... А они теперь несчастные, лежачие... Так ведь?

   — Точно так, ваше-ство!

   — Пока у них были ружья в руках — их следовало истреблять; раз они безоружны, никто не смей их пальцем тронуть... Оскорблять пленного стыдно боевому солдату...

И действительно, отношение скобелевских солдат к ним было искренно и задушевно.

Через день после боя вдоль Балкан, в долине Казанлыка, в две шеренги выстроились легендарные солдаты легендарнейшего из вождей... Одушевлённый, счастливый, сняв шапку, мчался мимо них Скобелев.

   — Именем отечества благодарю вас, братцы!.. — бросал он им свой привет.

   — Ур-ра! — звучало вслед ему, и фуражки летели в воздух, и в глазах этих новых легионеров русского цезаря было столько любви и преданности, что у Скобелева долго потом навёртывались слёзы на глазах.

(Этот момент талантливый В. В. Верещагин выбрал для своей картины...)

Потом уже в Казанлыке я встретил Скобелева.

Он был мрачён... Интриги опять начались кругом, но это уже достояние истории. Теперь пока я молчу о них... Пусть нечистая совесть его врагов при жизни и его друзей после смерти сама заговорит. Более беспощадной Немезиды нет и не будет.

   — Разумеется, вы с нами? — обратился ко мне Скобелев.

   — Да...

   — Завтра я выступаю в Адрианополь...

   — Разве отряд ваш отдохнул?

   — Я сегодня объехал свои войска: спрашиваю, нужен ли вам отдых, братцы... хотите ли вы дать туркам время оправиться?.. Никак нет, ответили они... Ну и поведу их... У них есть свой point d’honneur[84]...

   — Именно?

   — Им хочется раньше гвардии прийти... Куда прийти, не знают, потому что о существовании Адрианополя они узнали только теперь... Думают, что в Константинополь веду их...

   — Да ведь в Константинополь мы и идём.

Скобелев вспыхнул.

   — Да разве иначе можно?.. Иначе нельзя... Нужно дать России это удовлетворение... Мы можем остановиться только на Босфоре.

И остановились потом на Босфоре, только не дойдя до Стамбула!

В Казанлыке Скобелеву не было ни минуты отдыху, да во время отдыха он и сам никуда не годился, становился нестерпимо капризен, всем недоволен... Это была деятельная, боевая натура, которую спокойствие утомляло гораздо более, чем самая кипучая, самая безотходная работа... Если не было дела, он выдумывал его... Любимою в то время поговоркою его было: «Россия не ждёт, отдыхать некогда, отдых — в могиле...» И действительно, он нашёл свой отдых только под парчовым покровом, доставленным в отель Дюссо из Заиконоспасского монастыря. Он боялся отдыха...

   — Ничто так не развращает, как спокойствие, ничто так не обессиливает, как отдых.