Белые волки Перуна

Старец уже ушёл со двора, а эхо его слов ещё долго металось между построек. Ладомир переглянулся со стоявшими поодаль Войнегом и Твердиславом, но вслух никто ничего не сказал. Веления Перуна Белыми Волками не обсуждаются.

Это была последняя ночь на Плеши боярина Изяслава, но и её не позволили ему провёсти в покое. Как только пала на землю тьма, так все горожане, не считая малых детей, потянулись за стены к памятному молодому боярину холму с тремя соснами на вершине. Именно там, как сказал Доброга, волхвы собирались водрузить идолов Перуна и Макоши, которым отныне предстояло пребывать в любви и согласии. Уклониться у Изяслава не хватило смелости, хотя он и чувствовал слабость в ногах, поднимаясь на холм.

Вокруг холма колыхалось людское море. Похоже, что не одни плешане собрались здесь, но и пришлые с земель ближних и дальних. На холм поднялись только мечники - Изяславовы, Ладомировы и Мореевы. Изяслав встал в ряду своих мечников, широко расставив ноги. Напротив лежал громадный камень, невесть как и когда доставленный на вершину холма, а вокруг этого камня стояли седобородые старцы - Перуновы волхвы.

- Вадим впереди всех, - шепнул боярину всезнающий Доброга.

О Перуновом кудеснике Изяслав слышал много, но видел в первый раз и поразился статям старца и его белой бороде, достигавшей колен. Облачённые в белое волхвы, подсвеченные с боков факелами, хорошо вероятно были видны от подножья холма. Во всяком случае, до ушей Изяслава донёсся даже не гул, а тихий шелест встревоженной предстоящим зрелищем толпы.

Ожидание длилась, казалось, целую вечность, и непонятно было, чего ждут волхвы, упорно разглядывающие небесный свод. У Изяслава смотреть на небо устала шея, и он скользнул глазами по рядам застывших истуканами мечников. Удивляло то, что на холме не было Ладомира и его побратимов, Белых Волков. В било ударили так неожиданно, что Изяслав даже вздрогнул. А следом вспыхнули нестерпимым жаром разложенные вокруг камня костры, осветив всю вершину холма. Толпа у подножья ахнула, и этот вздох испуга и удивления взметнулся к небесам вместе с тысячами светляков и затерялся где-то в бескрайнем до черноты небе. А удивляться было чему: вместо трёх высоченных сосен, венчавших прежде холм, стояли теперь два деревянных кумира, которые должны были вобрать в себя дух Ударяющего бога и дух богини Макоши. Било теперь уже не умолкало ни на минуту, в такт задаваемому им ритму задвигались стоящие в ряд мечники, и Изяслав, подхваченный общим порывом, задробил ногами вместе со всеми. Танец был знакомый, свадебный, и загнусившие вслед за ударами била рожки, заставили танцующих добавить жару.

Навстречу дробящим землю мечникам из темноты выдвинулись Белые Волки, а первым - плешанский воевода, сверкая клыками надвинутой чуть ли не на самые глаза волчьей головы. Ряд мечников сомкнулся в круг, а в центре этого круга Волки образовали круг второй, обхватив одинокого Ладомира, который выступал в роли жениха.

Волчий вой, вырвавшийся из семи глоток, заставил сердце Изяслава похолодеть, и он едва не сбился с ритма. Всё это было похоже и одновременно не похоже на обычную свадьбу. Музыка и танец были те же самые, а вот лица - совсем другие. Оба круга разомкнулись, повинуясь сигналу рожков, и навстречу оставшемуся в одиночестве жениху выступила облаченная в белую рубаху невеста. Изяслав с удивлением и далеко не сразу признал в ней Милаву. Удивление было вялым, а ускоряющийся ритм не позволял ему отвлекаться от танца ни на мгновение. Всё должно было происходить в согласии с Перуновым сердцем, а мысли Изяслава здесь были совершенно ни при чём - он был лишь малой частицей огромного мира, подвластного богам, частицей никому не интересной, а потому неважной. Только сохраняя ряд, плечом к плечу с Доброгой и Тырей, он мог устоять в вихре божественных страстей и не затеряться безвозвратно в черноте неба.

Окружающие Милаву молодые женщины отхлынули, образовав полукруг, а она осталась стоять обнажённой перед Ладомиром, на котором тоже не было ничего кроме звериной шкуры, наброшенной на плечи. Два седобородых волхва нарядили в такую же шкуру Милаву, и острые клыки волчицы хищно сверкнули в пламени полыхающих костров. Волк и волчица впервые сошлись в танце, а мужской полукруг сомкнулся с полукругом женским. Изяслава поразило лицо Милавы, наполовину волчье, наполовину человечье. И по мере того как кружилась она вокруг Ладомира-волка, человеческого в этом лице становилось всё меньше, а волчье рвалось наружу звериным воем. Она уже не танцевала - она соблазняла распаляющегося самца, увлекая его всё ближе к священному камню. А волчий вой становился всё громче и громче, и Изяслав не сразу осознал, что из его глотки тоже рвутся в мир странные звуки, которые вот-вот должны превратиться в звериный рык.