Белые волки Перуна

- И далее молчи, пока брюхо не полезет, - Куцай ласково погладил жену по голове. - Имеющие зенки увидят сами.

В седло боярин взлетел соколом. Мечники, глядя на такую его прыть, только покачали головами. А Лепок, дурья голова, утверждал, что боярин с утра гневен. Тем же соколом вылетел Куцай со двора в мигом распахнутые челядинами ворота.

Лих боярин-воевода, ничего не скажешь. И по молодости был таким, и под уклон годов не поменял своего характера. И хоть пеняли ему иной раз дружинники за вздорность, а всё же любили. И не только за лихость, но и за широту сердца - и сам брал весело, и другим не мешал. Градские-то смурновато смотрели на воеводу. Радимичи вообще неприветливое племя, жёнки и те без большой охоты вздёргивают подолы. И здравия никто не крикнул вслед воеводе, словно у всех разом поотсыхали языки.

Куцай, разметав толпу на градском торжище, с гиканьем и клубами пыли выскочил с двумя десятками мечников за стены. Далее путь пришлось держать по набитой сотнями копыт дороге, а на этой дороге пыли ещё больше, чем на городских улочках. И даже резвые ноги гнедого коня не спасали Куцая от чиха и кашля.

Путь не то, чтобы был дальним, но по жаре и полному желудку - утомительным. Хотя, когда свернули под лиственную сень, сразу стало легче. Ни пыли тебе, ни зноя, и даже как-будто прохладой потянуло от столетних дубов. Не даром же Перуновы волхвы лаялись с Велесовыми из-за этой дубравы и одолели-таки, втравив при этом воеводу в кровавое дело, которого до сих пор ему не могут простить радимичи. И ныне так жгли глазами спину, что, пожалуй, придётся зашивать кафтан.

Подъезжая к Перунову святилищу, Куцай поубавил прыти, дабы не нарваться на большую неприятность. Волхвы люди осторожные, и ловушек вокруг священного места наставили с избытком. На узкой звериной тропе, по которой мечники могли двигаться только цепочкой, боярина остановили тихим свистом и, видимо, опознали, поскольку одетый в белую шкуру Волк вышел навстречу прибывшим без всякой опаски. Здесь же боярин оставил коней и большую часть мечников, прихватив с собой лишь троих.

Дальше пошли по тропе за Белым Волком след в след, а уж тот петлял по дубраве как уходящий от погони заяц. У воеводы от всех этих замысловатых петель даже пот выступил на челе. Не первый раз идёт Куцай в Перуново святилище, а всё никак не может запомнить дороги и, если бы не Волк-проводник, непременно заблудился бы и нарвался на самострел.

А горд ближники Ударяющего поставили крепкий. Брёвна в два обхвата и врата такие, что не каждый рискнёт ломиться. А если вломится, то есть, кому его встретить за тыном. По прикидкам Куцая, жили в этом горде до трёх десятков Белых Волков. За тын матёрый Бирюч выводил их нечасто, зато каждый такой выход надолго западал в память радимичей.

Куцая в горд впустили без проволочек. Всё же не проситель какой-нибудь,а воевода, волею Великого князя хозяин радимецкой земли. Бирюч встретил воеводу у ворот, оказал честь. А к волхвам пошли уже вместе по усыпанному речным песком двору. Куцай завидовал ухоженности Перунова горда и мечтал завести на своём подворье такой же порядок, но помехой этому, увы, было холопье разгильдяйство.

Средь волхвов главным в капище был Гудим, суховатый старец с длиннющей бородой. Впрочем, огрузневших среди волхвов Куцай никогда не встречал. Тяжкий, видимо, это труд - служить славянским богам, не располагающий к накоплению подкожного жира. Волхвов было не пятеро, как ожидал Куцай, а шестеро. Шестым оказался плещеистый старец такой же худой, как и все прочие, но с бородой менее окладистой и ликом посвежее. А главноем - уж очень он напоминал кого-то Куцаю.

Воевода, рассказывая волхвам о случившемся на подворье непотребстве, всё время пытался припомнить, где же он видел эти глаза, сурово взирающие на мир из-под насупленных бровей. А уж когда сказал последнее слово, тут ему и ударило в голову - Блуд. Первый в Киеве боярин во времена княжения Ярополка, про которого давно шёл слух, что подался он в ближники Ударяющего. А минуло тому уже пять лет, по прикидкам Куцая. Вот не чаял, так не чаял столкнуться с боярином Блудом нос к носу. А ведь не стар годами Блуд, ну разве что самую малость старее Куцая, и ранее проседь в его волосах проступала лишь местами, а ныне он сед как лунь. Нелегко ему далась Перунова истина. Был боярин Мечислав всегда чреваст, а сейчас сух, как извялившаяся на жарком солнце рыба. Если бы не глаза, то и вовсе не признал бы его Куцай. Но и в глазах что-то поменялось. Кто уходит в волхвы, у того прошлого нет, и, даже признав человека по обличью, не след указывать на него пальцем. У воеводы хватило ума и выдержки, чтобы не упоминать в разговоре о прежнем знакомстве с новым ближником Ударяющего бога.