Белые волки

Северина привстала на цыпочки, сняла рубашку с вешалки и накинула на себя. Теперь словно сам Димитрий обнимал ее, окутывал ее тело, сливался с ней в одно целое. Она обхватила себя руками, чуть покачиваясь в одной ей понятном танце. Как же она хочет его! Как же она его… любит!

Двигаясь словно в полусне, она приблизилась к его аскетичной кровати. Потянула за край тяжелого темного бархатного покрывала, обнажая белоснежные простыни под ним. Сбросив покрывало на пол, Северина упала на постель и перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку. Та еще хранила слабый аромат его волос, хотя он давно не спал здесь, возможно – ни разу с тех пор, как сменили белье. Но когда-то он ведь здесь спал! И теперь тело Северины повторяло очертания его тела, как если бы сам Димитрий лежал на кровати.

Она приоткрыла губы и поцеловала его подушку, представляя на этом месте его лицо. Затем перевернулась на спину, закинула руки за голову и выгнулась, нежась на простынях. Северине хотелось заклеймить его постель, чтобы в нее прочно впитался ее запах, и по возвращении Димитрий почувствовал бы его. Пусть ее запах преследует его повсюду. Пусть он услышит его на своем белье в комоде, на вещах в шкафу, на простынях и вообще во всей комнате. Ему пора привыкать, что она собирается прочно войти в его жизнь и уже никогда не уходить обратно. Он – часть ее, а она – часть его, и так будет всегда.

Блуждающий и затуманенный грезами взгляд Северины наткнулся на длинные продолговатые полосы на стене над кроватью, и она тут же перестала извиваться, села и напряженно уставилась на них. Их пытались закрашивать, но борозды оказались слишком глубокими и все равно виднелись даже в полумраке почти не освещенной комнаты. Своим волчьим зрением Северина прекрасно их разглядела. Она провела кончиками пальцев по впадинам в краске. Царапины. Он царапал здесь стену.

Северина поднялась, встала на колени и прикоснулась губами к холодной поверхности этих борозд. Его следы. Безумные, яростные, сильные. Как и он сам, такой же безумный, яростный, сильный. И холодный. Ничего, ей нравится в нем все: и ярость, и холод, и безумие. Не зря ведь ей так хочется стать на него похожей. Увидеть мир его глазами. Выместить на нем свою боль и ярость. А потом любить… любить до скончания времен.

Другие борозды она нашла на деревянном полу у кровати. Легла ничком, прижалась щекой к доскам и опустила руку на длинные многократно повторяющиеся полосы. Провела вдоль них раз, другой, третий.

– Ты – дикий зверь, – прошептала Северина, закрыв глаза. – Дикий зверь, который очень любит свою свободу. Я лишу тебя этой свободы. Ты никогда не будешь счастлив. Ни с кем, кроме меня. Я – твое счастье. Я – твоя судьба. Я все решила за нас обоих.

Еще долго она лежала так, вполголоса разговаривая с Димитрием, словно он находился рядом. Эта привычка – озвучивать мысли вслух – выработалась у нее давно и незаметно, как у всех одиноких людей, часто лишенных возможности общаться с кем-то, кроме себя. Затем Северина поднялась с пола, с легкой задумчивой улыбкой подошла к столу и принялась обыскивать ящики.

Большие портновские ножницы нашлись в среднем, среди мотков бечевки и лески, крохотных грубо ошкуренных деревянных реек и недоструганных до конца маленьких лодок. Видимо, увлечение больше не занимало хозяина вещей, и их сгрузили сюда, с глаз долой, перед тем как окончательно выбросить в мусорное ведро, и позабыли.

С ножницами в руках Северина приблизилась к шкафу, ее глаза горели огнем тихого торжества. В тишине комнаты раздался щелчок, робкий и неуверенный, лезвия едва рассекли плотную ткань, но месть, как известно, слишком сладкое и упоительное блюдо, чтобы ограничиться небольшим кусочком. Дело пошло живее и легче. Она так увлеклась, что даже утирала тыльной стороной кисти капельки пота на висках. Куски ткани летели вверх и в стороны, повисали дряблыми лохмотьями и оскаливались рваными дырами. Через каких-то полчаса весь гардероб Димитрия превратился в гору никому не нужных тряпок. Северина подняла с пола один из лоскутков и стиснула в кулаке. Теперь в ее любовной тетради появилось еще одно украшение.

Переодевшись в топ и юбку, она аккуратно свернула рубашку и забрала ее с собой. Закрыла дверь на ключ и вернулась в комнату Эльзы, никем не замеченная. Убрала находки в сумку, приготовилась ко сну и скользнула в кровать, свернувшись уютным калачиком. Заснула Северина так крепко, что даже не слышала, как под утро вернулась подруга.

Рубашка, кстати, тоже пригодилась. Все-таки не зря она выбрала садовника для главной роли в своем театре. У них с Димитрием был почти один размер. Ну а служанке сошло и старое платье молодой лаэрды. И сценка у них вышла замечательная.

Про брачную ночь.

Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения

Он напал неожиданно.