Белые зубы

Миллат выстраивает из стульев модель Солнечной системы, точно описанной в Коране столетиями раньше, чем западной наукой (брошюра «Коран и космос»), Маджид рисует на одной доске расположение сил Панде и реконструирует в мельчайших деталях возможные траектории полета пуль, а на другой — схему движения энзима в ряду нуклеотидов. Миллат показывает на компьютер в качестве примера телевизора, трясет тряпкой для доски, чтобы изобразить придурка Маджида, а потом единолично представляет всех слюнтяев: двоюродных бабушек и двоюродных братьев, которые пришли к позорному идолопоклонству. Маджид включает видеопроектор, чтобы подсветить тезис, записанный им на доске, и по пунктам доказывает необходимость генетических изменений в организмах. Миллат кидается к картотеке, отождествляемой с другой картотекой, которую он презирает, и забивает ее невидимыми письмами от ученого-еврея к неверующему мусульманину. Маджид составляет в ряд три стула и направляет на них настольные лампы: теперь это два брата в машине, они дрожат и жмутся друг к другу, а через несколько минут расстанутся навсегда, когда бумажный самолет взлетит к потолку.

Еще, еще и еще.

Это доказывает то, что давным-давно было сказано об иммигрантах: они изобретательны. Умеют обходиться подручными средствами. Пользуются тем, чем могут и когда могут.

* * *

Нам часто кажется, что иммигранты все время в движении, свободные, способные в любую минуту изменить свой путь, готовые при первой же возможности применить свою легендарную изобретательность. Мы не раз слышали об изобретательности мистера Шмуттерса или о свободе мистера Банаджии, которые приплыли с островов Эллис или из-за Па-де-Кале и ступили на чужую землю новыми людьми, свободными от любого багажа, радостными, готовыми оставить в порту все, что есть в них особенного, и попытать счастья на новом месте, влиться в единый народ «доброй зеленой свободной страны свободомыслящих людей».

Какая бы дорога им ни подвернулась, они пойдут по ней, а если окажется, что она ведет в тупик, — ну что ж? — мистер Шмуттерс и мистер Банаджии весело свернут на другую дорогу, петляющую по Счастливой Многонациональной Стране. Тем лучше для них. Но Миллат и Маджид так не умели. Они покинули эту нейтральную территорию такими же, какими ступили на нее: отягощенными прошлым, обремененными воспоминаниями, неспособными сойти с этого пути или хоть как-то изменить свои опасные траектории. Они не сдвинулись с мертвой точки. Циник сказал бы, что они вообще не двигались, что Миллат и Маджид — две дурацкие стрелы Зенона, занимающие место, равное самим себе, и, что гораздо страшнее, равное Мангалу Панде, равное Самаду Икбалу. Братья застряли в одной временной точке. Братья отклоняют любые попытки связать эту историю с какими-либо датами, разобраться в судьбах людей, назвать день и время, потому что нет, не было и никогда не будет времени. Ничто не движется. Ничто не изменяется. Они бегут на месте. Парадокс Зенона.

Но в чем заключалась идея Зенона (у каждого есть идея), в чем ее суть? Многие ученые оспаривают мнение о том, что его парадоксы являлись частью целостной духовной системы. Цель которой:

а) установить иллюзорность множественности, Многого и

б) таким образом, доказать существование единого, нерасчленимого целого. Единственно существующего незримого Одного.

Потому что, если до бесконечности делить реальность на части, как делали в тот день братья, в результате получится невыносимый парадокс. Ты топчешься на месте, никуда не движешься, движения не существует.

Но множественность не иллюзорна. Так же как и скорость, с которой люди в кипящем котле жизни стремятся к ней. Оставим парадоксы. Они бегут так же, как бежит Ахилл. И они обгонят тех, кто не признает очевидного, так же, как Ахилл оставит далеко позади черепаху. Да, у Зенона была идея. Он искал Одного, но мир — это Многое. Парадокс очаровывает. Чем упорнее Ахилл пытается догнать черепаху, тем нагляднее черепаха показывает свое превосходство. Точно так же братья бегут к будущему для того только, чтобы все нагляднее отобразить свое прошлое, то место, которое они только что покинули. И в этом заключается еще одна истина об иммигрантах (беженцах, émigrés, путешественниках): они не могут убежать от своего прошлого так же, как вы не можете избавиться от своей тени.

Глава 18 «Конец истории» против «Последнего человека»