Белый, белый день...

– Общая координация возлагается на вас, Яков Николаевич. Непосредственное руководство – на Геннадия Васильевича! Заседание закончено… О, уже начало одиннадцатого… Можно и по рюмке?

– Всенепременно! – щелкнул каблуками отставной генерал Блажнин. А Геннадий Васильевич уже был около президентского бара…

– Но главное… – подняв рюмку, серьезно произнес Корсаков, – это НИОКР-21! Вы все это понимаете!! Недаром мы эти жалкие миллионы казахских долларов наскребаем. Все для него – для НИОКРа-21! Сумеем к концу года выдать его на госиспытания. Мы живы. Нет? Тогда – прощайте, друзья! Выпьем!

«…Чего ради я так развеселился? – думал Корсаков, подъезжая к дому. – Что такого он совершил? Дела в его концерне, во всей отрасли шли все хуже и хуже. Заказов от государства практически не было. И не предвиделось – все только на словах… Поставки старой техники за рубеж, ее обслуживание, запасные детали к ранним поставкам. Единственное их детище НИОКР-21. У правительства нет на него ни денег, ни желания. „Нам воевать не с кем“. Из 169 заводов больше сотни влачат жалкое существование… Хватаются за любые заказы… Разваливаются коллективы. Производство не обновляется. Теряют лучшие головы и руки…»

Да и он сам – за что только не берется! Те же самые подрывы нефте– и газовых пластов… Это что? Высокоточная, современная техника? Ширпотреб – за сходные деньги!

Где его вчерашняя могучая техника? Тогда он, Сергей Александрович Корсаков, чувствовал себя нужным державе руководителем. Мог высоко нести голову.

А сейчас? Кто он? Еле-еле сводящий концы с концами бизнесмен.

Бизнесмен… Только товар-то у него гнилой, вчерашний, проржавевший… И заводы его – уже не конкурентоспособны на мировом рынке. Один только НИОКР-21! Но где взять кредит, чтобы завершить его. Все нефтяные ассигнования исчерпаны и больше ни рубля не дадут!

Он вышел из машины и махнул шоферу рукой:

– До завтра!

Тошно! Пулю бы в лоб пустить или напиться до чертиков.

V

На вопрос, в чем его профессия, он – руководитель, президент, директор – какой продукт он создает, Сергей Александрович отвечал всегда односложно и с вызовом: «Решения – вот моя профессия».

Другие предлагают, выдвигают идеи, что-то выносят на обсуждение… Спорят, доказывают, кричат друг на друга.

А мое дело – «принять решение». И оно окончательно! Он, Корсаков, несет за него ответственность. Перед людьми, коллективами, страной. Перед Богом…

Если слесарь отвечает за выточенную им втулку, инженер-конструктор за чертеж, сборщик машины – за комбайн или танк, то он, Корсаков, за всеобщее решение.

Решение… И оно подороже любой другой работы… Оно бывает только одно – верное! И отвечает он за него головой. Не за кого спрятаться! Не на кого пенять!

Вот теперь Сергей Александрович чувствовал, что нужно. Пора! Неизбежно принимать – может, самое главное решение в его жизни…

Решение своей судьбы… Громко сказано. Слишком громко!

Его судьба уже давно решена – там, на небесах. Осталось дотянуть каких-нибудь три—пять лет! И все… «Финита ля комедиа».

Уже лежа на диване, укрывшись пледом, Корсаков потянулся было к телефону – кому-то надо было позвонить!

Но кому? Кому?!

Он не мог вспомнить. Вроде бы еще днем мелькало в голове, а сейчас намертво исчезло.

Так он и лежал со снятой трубкой в руке, и только долгий, непрерывный гудок наполнял его кабинет.

Он сел на диване, положил телефонную трубку и некоторое время сидел, глядя перед собой…

Корсаков слышал, как прошла в туалет, тихо вздыхая и покашливая, его жена. Ему было жаль ее, рано постаревшую, тихую, ушедшую в себя. Что их связывало в последние годы? Когда дочь и сын выросли, жили отдельно?

Привычка? Инерция совместного проживания?

Корсаков никогда не рассказывал Ольге Никандровне о своих делах. Сердился, когда она спрашивала, а потом она уже и сама перестала интересоваться, чем он жив… Что у него на душе?! Дети тоже появлялись редко – только на день рождения отца или матери…

Да и сам Сергей Александрович не слишком интересовался их жизнью. Живут, работают, растят внуков… Отдыхают, веселятся, ездят за границу отдыхать… Иногда позванивают – и на том спасибо!

Он был зол на детей, а злиться, как Корсаков понимал, надо было на себя!

А какие ласковые, хорошенькие были они в детстве! Как бросались на отца, оба висели на нем. Не спали до позднего вечера, когда он возвращался с работы.

И оставались бы такими на всю жизнь! Со своим лепетом, детскими просьбами, нежными ручонками, которые изо всех сил обхватывали его шею… прижимались горячими щеками к его лицу…

– Ну как, отец? Жив-здоров? – спрашивает отца сын теперь, звоня раз в месяц. Быстро выпаливает какую-нибудь просьбу… А сам норовит поскорее закончить разговор.

Вот и все общение, вся любовь сына, которому за тридцать. Дочери – двадцать восемь. Та вообще больше с матерью общается.

– Пап! Позови маму. – И бросит на ходу: – У тебя все нормально?

Всё деньги у матери клянчит… Да разве жалко денег?!