Белый Бим Черное ухо

– Стало быть, и Клим: брал бы из нашего, а не из моего.

– Фактически так, – заключил отец. – Мы же с тобой берем... Сенца там аль свеколки для коровы? Берем. Потаенно от председателя, а берем чуть. Да и он, председатель, знает, и бригадир знает, все знают. И от этого никуда не денешься: из нашего берем. И берем по совести, из прошлогодних стогов иль добираем остатки свеклы. А как же? Скотину кормить, поить надо.

– Фактически так, – подтвердил тринадцатилетний мужичок, который уже может и пасти стадо, и ухаживать за «своей» скотиной, и пахтать масло, помогая матери, если свободен, конечно, и чистить по морозу «нашу» свеклу, и копать «свою» картошку.

А Хрисан Андреевич разъяснял дальше:

– Как положено по уставу, так и действуем все: там – наше, а тут – мое. Я вот отнес барашка в город. А как же? Кормить поить народ надо – мы к тому приставлены. И мать отнесла яйца. И масло. Все по уставу, все планово. Жизня, Алешка, наладилась хорошо, обуты, одеты не хуже учителя аль председателя, телевизор есть и все такое, деньжонки есть по потребности. А что работаем много, так, окромя крепости, от этого ничего не бывает. Только вот водку не надо пить, – наставлял Хрисан Андреевич.

– А сам пьешь, – резонно заметил Алеша. – Раз не надо – и не надо. Проку-то!

– Это ты правильно, – согласился отец. – Разве что бригадира уважить, так это ж не нами заведено... А Клим – что? Клим – ворюга. Как это так: пойти к соседу и украсть курицу? Это же надо потерять всякую совесть. Куда там! пропал человек.

В ожидании Черноуха Алеша и Хрисан Андреевич проговорили так до одиннадцати вечера. Потом ходили вокруг двора. Заглядывали к поросятам, под крыльцо (может быть, убежал от Клима да и спрятался). Наконец Хрисан Андреевич пошел сам.

Наталья, жена Клима, тихая и забитая мужем, та самая, что уронила слезу на свекольный лист, сказала горестно:

– Не пришел еще, бродяга. Заночевал где-нибудь, издолище. Либо запил, окаянный. Ох, горе мое! Считай, теперь завтра придет, шатун. А собаку он никуда не денет, знаю его. Приведет.

Хрисан Андреевич вернулся домой, рассказал, что слышал, и они с Алешей улеглись на покой, разговаривая шепотом, чтобы не будить мать. Они не слышали, как приходил Черноух на крыльцо, как подкрадывался и убежал Клим, как ушел их добрый новый друг от злого человека.

Утром отец разбудил Алешу:

– Вставай. На крыльце свежие следы: пришел Черноух.

Вдвоем они стали искать, звать, свистеть, но Черноух уже не мог их услышать. Хрисан Андреевич почти бегом затрусил до Клима, разбудил его. 

– Привел же, привел, – басил тот хрипло и недовольно. – За полночь привел, не хотел тебя будить... Хочешь... Следы свои покажу... А ты вот меня разбудил, растревожил. Как думаешь: по человечески ты поступаешь или как? Да и кобель твой негодный для охоты. Сдался он мне – не буду его брать никогда.

Хрисан Андреевич не спорил: с этим только свяжись.

Они обошли с Алешей все село, огороды, были на колхозном дворе (не у собак ли Черноух в гостях). Нет, никто нигде не видел Черноуха. Пропал Черноух.

– Стало быть. Клим его побил, – догадался Хрисан Андреевич. – Убег Черноух.

А у Алеши щемило сердце от жалости и горя. Он стал рассматривать пол на крыльце: следы уже высохли, но место, где лежал Черноух, осталось заметным. Алеша наклонился и неожиданно кинулся в дом с криком:

– Папаня! Кровь!

Тот выбежал, присмотрелся: там, где лежала голова Черноуха, остались высохшие пятнышки от слюны, перемешанной с кровью.

– Зверь! – сказал Хрисан Андреевич. Подумал и предупредил Алешу: – Смотри не связывайся с этим человеком – беды наживешь. Вот что: пойдем-ка по пути Черноуха – кроме остановки ему некуда.

Они добрались до автобусной остановки, по дороге зовя и выискивая Черноуха, долго там поджидали да и ушли домой. Думалось, если шел сюда, то теперь он уже далеко-далеко. В этот день они проходили неподалеку от того стога, где отлеживался Бим, их Черноух.

Вечером Алеша несколько раз выходил на крыльцо, ждал, звал. А потом вернулся в сени, сел у собачьей будки, набитой сеном, и заплакал, откровенно, по-детски, всхлипывая и размазывая рукавом непослушные слезы. 

Хрисан Андреевич услышал. Вышел в сени, включил свет.

– Э, да ты, никак, того? – удивился он.

– Того, – ответил Алеша, вздрагивая.

Отец провел шершавой, деревянной ладонью по волосам сына и проговорил:

– Это хорошо, Алеша... Душа в тебе есть, мальчик...

Вышла и Петровна.

– Жалко Черноуха? – спросила она.

– Жалко, маманя!.. Жалко...

– Горе-то какое, отец, – всхлипнула она. – Что же теперь поделаешь, Алешенька... Так тому быть... Жалко...

...А в это самое время Бим уже лежал под лавкой павильончика автобусной остановки.

Лежал и ждал. Ждал он только одного – рассвета.

13. ЛЕСНАЯ БОЛЬНИЦА. ПАПА С МАМОЙ. ГРОЗА В ЛЕСУ