Белый Бим Черное ухо

– Интересная живность. Диво дивное. И ты смотри: выроют себе гнездо – чем! – натаскают всякой всячины, накроют. Целый город внутри нагородят. Подумать!

– А ты почем знаешь, что там внутри? – спросил Петр Михайлович.

– Давно еще было: интересу ради раскопал.

– Кусали?

– Отлично кусали, дружно… Там у ни-их! Не разберешь ничего.

– Э, не-ет! Все разберешь. Некоторые ученые всю свою жизнь посвятили муравьям… Жизнь на Земле, Захар Макарыч, сложнейшая штука. А человек все еще мало ее знает. Наука, она похожа на окружность: чем больше расширяется круг знаний, тем больше и больше неизвестного…

Разговор на некоторое время затих. Видимо, они уже разобрали по частям всю жизнь муравьев. Заговорил теперь Захар Макарыч.

– Сколько же ты знаешь, Петр Михайлович! А ведь на фронте-то думалось: «Капитан – и только». Ну, конешно, деловой был… и все такое… И не полагал, чтобы ты так-то… все знаешь.

– Это тебе только кажется… Все мы так еще мало знаем, так еще много надо знать… А война… Давно это было, война-то… Кажется, сто лет прошло.

– Сколько тебе сейчас?

– Сорок два.

Так невольно я и услышал, что оба они воевали вместе. Безрукого Чумака знаю уже давно: он тоже работал агрономом, а в последнее время председателем колхоза совсем в другом районе. Как он появился здесь сейчас, весной, в первые дни сева – было непонятно. Однако мне не хотелось подслушивать того, чего, может быть, мне и не следует слушать.

Я крикнул:

– Пошел кувшин по воду!

Захар Макарыч встрепенулся, схватил котелок и второпях оправдывался.

– Забылся… Вот… Петр Михайлович пришел.

Чумак приветливо поздоровался, протянув единственную руку (охотился он, приспособив к прикладу ременную петлю). Захар Макарыч набрал в котелок воды, и мы втроем пошли к табору.

– Какими судьбами сюда? – спросил я у Чумака.

– Насовсем. Я ведь здешний – из Семеновки.

– А председательство?

– Сняли, – коротко ответил он. – Уже больше года не работаю. Было неудобно расспрашивать. К тому же я заметил, что Захар Макарыч идет без ружья, неся воду на отлете, чтобы не расплескать.

– Где же ружье? – спросил я.

– Ой! Запамятовал. На суку висит. – Он сунул мне котелок и прытко побежал к муравейнику обратно.

Мы с Петром Михайловичем усмехнулись, глядя друг на друга, с Макарычем это может быть.

…Обед был отличный.

На разостланном плаще стоял котелок горячего супа, рядом с ним куски утятины и большие ломти черного хлеба. Закуской служили пара огурцов, коробка крабов да ветчина, нарезанная «пальчиками». Петр Михайлович поднес каждому по порции из неприкосновенного запаса.

– Эту проклятую всегда с собой приходится брать на охоту. Намокнешь – спасет, из сил выбьешься – поддержит, ноги промочишь – в каждый сапог по рюмке – и никакая простуда не подкопается.

– А зачем же расходовать зря? – спросил я.

– Ради встречи. Полагается… Да я вам обоим больше порции и не дам. К тому же погода стоит, как в раю… А не виделись мы… Потом подсчитаем, сколько лет не виделись.

Петр Михайлович был в добром расположении духа. «Порцию» отмерял пластмассовой крышечкой от термоса.

Конечно же, через полчаса спокойных хлопот котел оказался пуст, а от селезня остались бренные косточки. После такого божественного обеда Захар Макарыч, устроившись на том месте, где мы ночевали, вскоре уснул (полевая многолетняя привычка: пообедал – спать).

– Итак, сколько же лет мы не виделись? – начал Петр Михайлович, обращаясь ко мне. – Подсчитаем… Так…

Он сморщил высокий лоб, вспоминая, отчего карие, большие, и без того открытые глаза стали еще больше. В его облике есть что-то похожее на ученого. А в чуть грустных глазах было еще, как я и раньше заметил, что-то от больших переживаний.

– Вы когда уехали из Камышевца? – спросил я.

– В пятьдесят четвертом… Переметова-то знаете?

– Малость знаю. Но под началом у него не пришлось быть.

– Наверно, мы с вами и не виделись с пятьдесят четвертого года, – уточнил Петр Михайлович. Но, спохватившись, передумал. – Нет, позже виделись. Припомните-ка: в областном управлении сельского хозяйства, на совещании.

– Помню! – воскликнул я. – Большачков, завоблзу, тогда проехал по вас. Это было… в пятьдесят пятом. Мы же после «бани» обедали вместе, вдвоем.

– Проехал Большачков. Силен был, силен, как коряга. Но ведь он-то говорил «по сказкам» Переметова… Было мне!

Вспомнилось, как кричал Большачков Чумакову: «Вырублю корень сопротивления плану преобразования природы!» Но какой «корень сопротивления» он «вырубал» тогда, я уже запамятовал. И поэтому спросил:

– За что он тогда навалился? Из памяти выскочило.