Белый Бим Черное ухо

По молодости и легкомыслию Костя не придавал особого значения такому пустяку, как крошечный лемешок.

– Не поедем. Глуши трактор и давай в отряд за лемешком, а я тем временем подлажу плуг.

– Дядя Терентий! Да как же так? Илья Семенович за ночную смену полторы нормы дал, а я буду в отряд бегать!

– Будешь бегать, – спокойно подтвердил Терентий Петрович.

– Лучше я попашу с полчасика, а ты сходи.

– Потому тебя и посылаю, что пахать нельзя без важной детали. А уйду – знаю, поедешь.

– Все равно поеду.

– Не поедешь!

– А что ты мне сделаешь? – спросил Костя, глядя на Терентия Петровича сверху вниз.

– Что сделаю? – переспросил Терентий Петрович и поднял глаза на высокого, широкоплечего парня. – Чистиком по заду огрею! – При этом он действительно поднял чистик – длинную палку с лопаточкой на конце – и воткнул в землю рядом с собой, будто для того, чтобы удобнее было при случае схватить.

Терентий Петрович медленно обошел вокруг трактора, затем вынул кисет и стал закуривать. А Костя, покосившись на чистик, у которого стал Терентий Петрович, оглянулся на ворчащий трактор и просительно произнес:

– Ну?

– Я тебе дам «ну»! – будто осердившись, сказал Терентий Петрович и взялся за чистик.

Конечно, ничего такого не могло быть, Терентий Петрович сроду никого не ударил, но большой Костя отошел от маленького Терентия Петровича, заглушил трактор, отчего сразу стало скучно обоим, и с обидой заговорил:

– Полторы нормы дал, а предплужник потерял! Тоже – передовик называется! А я теперь стой без толку полчаса…

– С этого и начинал бы, – отозвался Терентий Петрович. – Это ты правильно. Доложу директору эмтээс лично. – Тут он немного подумал. – И председателю доложу. И ты доложи… А со мной плохо пахать не будешь. Понял?

– «Доложи, доложи», «понял, понял»! – волновался Костя. Он тоже обошел вокруг трактора и снова остановился перед Терентием Петровичем.

– Ты слышь, – спокойно тенорком заговорил тот. – Слушай меня, что скажу! – И нагнулся к предплужнику. – Он, лемешок, кладет стерню на дно борозды. Так. Стерня та перепреет, а наверху, значит, будет чистый плодородный слой. Агротехника – первое дело.

Косте это было известно не хуже Терентия Петровича. Но кому нравится молчащий трактор! И Костя горячился.

– Да знаю я это давно!

– То-то и оно! А раз знаешь, то нельзя так, без соображения, говорить: «Все равно поеду». Как это так «поеду»? Ты меня везешь, а я качество делаю. Мы с тобой, Костюха, перед народом отвечаем. Понял? А не так, чтобы трактор ехал – и вся недолга. А что он везет за собой, как везет, что из этого получится на будущий год – будто нам с тобой никакого интереса нет… Глупости!

– Конечно, глупости, – повторил Костя и пошел в отряд за лемешком.

Все знают: там, где работает Терентий Петрович, качество будет отличное. Но почет Терентию Петровичу идет не только из-за его трудовых успехов. Есть и еще кое-что. Вот возьмем, к примеру, выпивку. Люди пьют по-разному, и настроение у них бывает после этого разное: одни становятся смирными, другие, наоборот, буйными, третьи даже плачут, иные пляшут, если случится лишний стакан хватить, – всяко бывает с людьми. Но с Терентием Петровичем ничего этого не бывает. Пьет он очень редко – раза два-три в год, но пьет как следует, крепко, по-настоящему, и случается это только в праздники. К середине такого праздничного дня ноги у него еще вполне подчиняются голове, но уже начинают отчасти с нею спорить. В это время он обязательно одет в черную суконную пару, обязательно при галстуке, ботинки начищены до блеска – но все равно костюм ему чуть великоват и ботинки – тоже.

В колхозе «Новая жизнь» в такие дни не только наблюдают Терентия Петровича, но и группами сопровождают его, останавливаясь невдалеке, когда он останавливается. Больше того, иногда он даже обращается к собравшимся с короткой речью. А кто увидит в окно Терентия Петровича в таком состоянии, восклицает: «Петрович в обход пошел!», после чего выскакивает на улицу и присоединяется к сопровождающей его группе.

В тот день, о котором пойдет речь, Терентий Петрович, заложив руки за спину, сначала обратился к собравшимся:

– Товарищи! Не такой уж я хороший человек и не такой уж вовсе плохой. Точно. Но когда крепко выпью, то тогда… – он поднял палец вверх, покрутил им над головой, – только тогда, товарищи, у меня ясность мысли и трезвость ума. Точно говорю!

Язык у него не заплетался, даже наоборот – говорил Терентий Петрович четко, громче обычного, но речь складывалась совсем не такой, как всегда. Это был уже не тихий и скромный прицепщик: что-то смелое и сильное звучало в нем. Он повернулся лицом к хате, против которой остановился, и начал: