Белый Бим Черное ухо

Лечился Бим еще пять дней. Питался чем бог поможет, но лечился настойчиво. Спал в обжитой ямке, ставшей на время его домом. Однажды даже наткнулся на спящего зайчишку, но отпробовать его не удалось: тот вскочил и дал стрекача. Бим и не пытался гнаться за ним. Не догнать и здоровому сеттеру, а тут – нечего и думать. Он проводил взглядом, облизнулся, да и только. Однако лес не обижал Бима, он кое-как прокормился, – плохо, конечно, но прокормился. Хотя он исхудал, отощал от болезни и недокорма, но травы сделали свое дело – Бим не только остался жив, но нашел возможным продолжать путь, искать человека-друга. И опять это произошло без особого разума, а только от сердца, от преданности и верности.

При очередной проверке полянки с пенечком Бим прилег, встал, еще прилег и еще встал. Наверно, он решил-таки, что Ивана Иваныча здесь не дождаться. Вернулся к ямке, от нее опять же – к пенечку; там и тут задерживался на минуту и вновь возвращался. Очень сильное нетерпение выражалось в такой пробежке туда-сюда. Беспокойство все усиливалось. Наконец он пробежал все-таки мимо пенечка, не остановившись, и легкой трусцой направился к шоссе. Было это в предвечерний час, когда солнце собиралось уходить на покой.

В город Бим пришел поздним вечером. В городе было светло, не так, как в лесу ночью, но именно эта светлота и беспокоила Бима. Такого с ним не было никогда. И он шел осторожно и в то же время торопливо, насколько позволяло здоровье, направляясь, конечно, домой – к хозяину, к Степановне, к Люсе, к Толику: все они, наверно, там. Но неожиданно для самого себя, еще в окраинном новом районе, среди тех домов-близнецов, Бим решил обойти опасный участок, чтобы миновать дом Серого. Дал кружной ход, свернул в боковую улицу и уткнулся в забор. Начал было его обходить и вдруг замер у калитки: след Толика. Мальчик, какого так полюбил Бим, прошел здесь. Вот только-только прошел. Калитка была заперта, но Бим, не задумываясь, подлез под нее пластом и пошел по следу маленького друга. Ну вот же, вот сейчас прошел! Это был крохотный парк-сад, а в середине его стоял небольшой двухэтажный дом. Туда и повел след.

Бим подошел к двери, в какую вошел Толик совсем недавно. Приученный со щенячьего возраста относиться к любой двери с доверием, он поцарапался и в эту. Ответа не было. Биму было невдомек, что такое его поведение у данной двери можно было назвать нахальством наивности. Но он еще раз поцарапался, уже сильнее.

Из за двери голос женщины:

– Кто тут?

«Я, – ответил Бим. – Гав!»

– Это еще что? Толик? Кто-то к тебе с собакой. Еще чего не хватало!

«Я, я! – сказал Бим. – Гав, гав!»

– Бим! Бим! – закричал Толик и открыл дверь. – Бим, милый Бим, Бимка! – И обнял его.

Бим лизал руки мальчика, курточку, тапки и непрерывно смотрел ему в глаза. Сколько было надежды, веры и любви во взоре собаки, перенесшей столько испытаний!

– Мама, мама, ты посмотри, какие у него глаза! Человеческие!

Бимка, умный Бимка, нашел сам. Мама, сам нашел меня…

Но мама не проронила ни слова, пока друзья радовались встрече. Когда же восторги улеглись, она спросила:

– Это та самая?

– Да, – ответил Толик. – Это Бим. Он хороший.

– Сейчас же прогони.

– Мама!

– Сейчас же!

Толик прижал Бима к себе:

– Не надо, мама. Пожалуйста! – и заплакал.

Прозвенел музыкальный звонок. Вошел человек. Он добрым, но усталым голосом спросил:

– Что у вас тут за крик? Ты плачешь, Толик? – Он снял пальто, разулся, надел тапки и, подойдя к мальчику с собакой, сказал: – Ну, что ты, дурачок? – и погладил Толика по голове, потрепал за ушко и Бима: – Ишь ты! Собачка. Смотри-ка, какая собачка… Худая.

– Папа… Папа, он – хороший, Бим. Не надо.

Мама теперь уже закричала:

– Вот так всегда! Я одно говорю ему, а ты – другое. Воспитание называется! Изуродуешь ребенка! – Она перешла на «вы»: – Будете локти кусать, Семен Петрович, да поздно.

– Подожди, подожди, не кричи. Спокойно. – И увел ее в дальнюю комнату, где она кричала еще больше, а он ее уговаривал.

Из всего этого Бим понял, что Мама против Бима, а Папа – «за» и что он пока останется у Толика. Слова понимать не потребовалось бы даже человеку, он все понял бы даже в том случае, если бы ему наглухо заткнули уши. А тут все-таки собака с открытыми ушами и умными глазами. Как не понять! И правда, Толик повел Бима в свою отдельную комнату (там пахло исключительно одним Толиком).

Ни Бим, ни Толик не слышали дальнейшего разговора Мамы и Папы.

А там происходило вот что:

– Зачем же ты при Толике такие слова говоришь: «Изуродуешь ребенка» и тому подобное? Это же для него пагубно.

– А это не пагубно: явно больная собака, бродячая – да в нашу образцовую чистоту! Ты что, с ума сошел? Да он завтра же заболеет от нее черт-те чем. Не позволю! Сейчас же выгони пса!

– Эх, мать, мать! – вздохнул Семен Петрович. – Ни капли ты не представляешь, что такое тактика.

– Провалитесь вы со своей тактикой, Семен Петрович!

– Ну вот, опять за свое… Надо же сделать с умом: и Толика не травмировать, и пса уволить. – Потом что-то пошептал ей и заключил: – Так и сделаем: уволим.

– Так бы и говорил сначала, – успокаивалась Мама.