Белый Бим Черное ухо

Девушки приняли прямо-таки монашеский вид: слегка опустили головы, не разговаривали и скромно поприветствовали товарища Прыща. Он глянул на них, нахмурив брови и опустив углы губ, и спросил:

– А куда вы идете, позвольте-ка вас спросить?

– По домам, – ответила Лиза, самая смелая и самая маленькая из ватажки. – По домам. Из школы.

– Та-ак. А разве вы все живете в одном доме?

– Нет.

– Зачем так: ватагой?

– Так лучше, – ответила все та же Лиза.

– Ах, видите ли что! Так лучше! А если вас соберется сорок человек? А если сто? Значит, все можно? Так лучше вам? – Он уже не давал открыть им рта. – Знаете ли вы, что в поведении на улице мы видим лицо школы, мы видим и результаты воспитания? Вы разве не слышали, что в нашем городе за один год народный суд рассмотрел шесть разводов? Да. Шесть женщин бросили шесть мужей! Отчего? От плохого воспитания в школе и дома. Улица вам не… для хулиганства. Улица, она призвана воспитывать молодежь. А вы, бессовестные, ватагой, как те глупые овцы… Бесстыдницы!

Высокая худенькая Нина заплакала. Она никогда не слышала подобной обиды ни дома, ни в школе. А маленькая Лиза, как обозленный котенок, прыгнула к сухому человеку и выкрикнула в негодовании, покраснев:

– Товарищ Прыщ! Вы прыщ!

О! Это было уже хулиганство. Гражданин Прыщ немедленно отправился к директору школы. Гражданин Прыщ возмущался. Гражданин Прыщ негодовал и требовал немедленного созыва родительского собрания, где он, Прыщ, желает сделать сообщение о новейших методах воспитания молодежи.

– Распустили! Довели молодежь до того, что жутко жить становится, – методично скрипел он, чуть взвизгивая, как тупая ножовка на сучке. – Вы понимаете, что вы разрушаете будущее нашего общества? С кем мы войдем в коммунизм, спрашиваю я вас? – пилил он директора. Известно ли вам, что обокрали магазин? А? Неизвестно? Обокрали. Кто? Два молодых человека. Вы привели молодежь к пропасти. Вы!

Директор поднял обе руки, замахал ими и прокричал одно только слово:

– Уходите!

– Учтем, – сказал гражданин Прыщ. – Голос общественности выгоняете… Совесть народа! Прекрасно. У нас и в Москву дорога известна. Мы и в облоно знаем путь.

Директор, уже совсем обессилев, тихо и жалобно, в изнеможении, сказал еще раз, будто выдохнул:

– Уходите…

Гражданин Прыщ ушел. А директор, закрыв за ним дверь, сел в кресло и заплакал. По-настоящему заплакал. Сколько трудов, сколько бессонных ночей, сколько теплых писем из разных концов страны от выпускников школы! А тут пришел «голос общественности» (он же «совесть народа») и оскорбил старика… Заплачешь! Волком завоешь!

В тот же день об оскорблении директора узнали и те трое парней, которых таскали в милицию. (Они, оказывается, носили одно и то же имя – Петя. Так их, впрочем, и на улице звали – «три Пети» или «три веселых Пети».) Они возмутились. Чаша их терпения переполнилась. Они потрясали кулаками в воздухе, будто угрожая неприятелю.

– В райком комсомола! – крикнули все трое. – Завтра в райком! Больше терпеть нельзя! Нам теперь все равно: два привода в милицию уже имеем.

Все три Пети притопали в райком комсомола: Петя-длинный, Петя-толстый и Петя-ершистый.

Пети требовали немедленно созвать бюро и обсудить вопрос о гражданине Прыще.

– Не понимаю, – удивился, разводя руками, секретарь. – Как же вы сформулируете вопрос в повестку дня? Это же совершенно невозможно.

– Возможно! – гаркнули три Пети.

– Как же сформулировать? – повторил секретарь.

– «О влиянии Прыщей на состояние лица комсомола», – предложил Петя-длинный.

– «Борьба молодежи с Прыщами», – предложил Петя-толстый.

– Не так, – сказал Петя-ершистый. – «Прыщи порочат лицо советской молодежи и комсомола».

– Ну, это уж совсем не годится, – сказал секретарь. – Может быть, просто «О гражданине Прыще»?

– Нет, – сказали три Пети сразу, наперебой. – «О Прыщах», обязательно «О Прыщах», а не о Прыще. Может, еще где есть такие. Обо всех надо.

– Тогда так: «О гражданине Прыще и ему подобных», – заключил секретарь.

Представьте себе, ведь обсуждали на бюро! Степенный Петя-длинный сделал краткое сообщение.