Белый брат Виннету

Тем временем мы въехали на мост и остановились у ворот напротив окошка, рядом с которым висел колокол величиной с человеческую голову. Олд Дэт без колебаний ударил в него, и на полмили вокруг раздался звон. В окошке тотчас же появилась физиономия индейца, спросившего по-испански: «Кто вы?»

– Друзья хозяина, – отозвался вестмен. – Сеньор Атанасио дома?

В окошко выглянула пара темных глаз, и мы услышали радостный возглас:

– Какая радость! Сеньор Олд Дэт! Добро пожаловать! Сейчас, сейчас, бегу открывать!

Послышался лязг засова, ворота отворились, и мы въехали во двор. Впустивший нас индеец, одетый в белые полотняные штаны и куртку толстяк, был одним из тех краснокожих, что смирились с пришествием белых и приняли христианство и цивилизацию. Он закрыл ворота на все засовы, поклонился нам в пояс, торжественно пересек двор и дернул за железный стержень, свисавший со стены дома.

– Пока он докладывает хозяину, у нас есть время объехать все здание и полюбоваться им, – сказал Олд Дэт.

Стены первого этажа, ранее скрытые от наших глаз, были усеяны узкими щелями бойниц. Объехав широкий, поросший травой двор, мы не увидели ни окон, ни дверей, через которые можно было попасть внутрь.

– Как же мы войдем в дом? – спросил Ланге.

– Сейчас увидите, – ответил Олд Дэт.

Вдруг из галереи второго этажа высунулся какой-то человек и внимательно посмотрел вниз. Увидев индейца-привратника, он тотчас же спустил нам деревянную лестницу с широкими удобными ступенями.

Если читатель предполагал, что на втором этаже была долгожданная дверь, то он глубоко заблуждался. На галерее нас ждал другой слуга, по сигналу которого появилась еще одна лестница, и вскоре мы оказались на крыше дома, посыпанной песком, в центре которой было прямоугольное отверстие. Отсюда в глубь дома вела еще одна лестница.

– Вот так испокон веков индейцы моки и суньи строили свои пуэбло. Дьявольски трудно даже проникнуть во двор, но если кому-нибудь удастся, то перед ним встанет стена без лестницы: если встать ногами на седло, то можно вскарабкаться на галерею. Но я не советую и пытаться делать так в военное время. С крыши прекрасно простреливается и стена и двор, а сеньор Атанасио держит не менее двадцати вакеро, пеонов и слуг. Ружей, пуль и пороха у него хватает, а двух десятков хорошо вооруженных защитников достаточно, чтобы уложить не одну сотню нападающих. Вы еще не раз увидите такие замки на границе с Мексикой и поверьте, что местные ранчеро только благодаря им смогли отбить не одну атаку краснокожих.

Дом стоял на берегу Элм-Крик, чьи воды превращали окрестную пустыню в плодородный оазис. Река хрусталем блестела под солнцем, и мне захотелось искупаться.

Вслед за слугой мы спустились по лестнице и оказались в длинном узком коридоре, освещенном тусклым светом из двух бойниц. По обе стороны располагались двери комнат, а в противоположном конце я заметил распахнутый люк, ведущий на второй этаж. Помнится, мне еще подумалось, что несколько раз на дню карабкаться вверх по трем лестницам, а затем с такими же неудобствами спускаться вниз – занятие не из самых приятных, но, видно, собственный скальп человеку дороже всяких удобств.

Слуга скрылся за одной из дверей и вскоре вернулся с известием, что сеньор «капитане» ожидает нас.

– Не удивляйтесь, – сказал Олд Дэт. – Старина Атанасио примет нас очень церемонно. Испанцы обожают этикет, а мексиканцам только покажи дурной пример – они готовы весь день кланяться да расшаркиваться. Будь я один, он давно бы выбежал навстречу. Но сегодня я в обществе незнакомых ему людей, поэтому он не преминет устроить что-то вроде маленького королевского приема. Боже вас упаси улыбнуться, когда он предстанет перед нами в мундире кавалерийского капитана мексиканской армии и при всех регалиях. Он сохранил их в память о днях бурно проведенной молодости и с удовольствием время от времени щеголяет в давно вышедших из употребления эполетах. Кстати, это единственная причуда моего старого и милого друга.

Нас провели в полутемную, прохладную комнату, уставленную некогда дорогой, а теперь изрядно обветшавшей мебелью. Навстречу нам церемонно выступил высокий худой мужчина с седой гривой и такими же усами, одетый в красные брюки с золотыми лампасами, высокие, начищенные до блеска сапоги и голубого сукна камзол, шитый на груди золотом. На плечах почему-то красовались золотые же генеральские эполеты. У пояса висела сабля в стальных ножнах, на ремне с позолоченными застежками. На согнутой в локте руке мужчина держал треуголку, обшитую золотым галуном, и с перьями, заколотыми сверкающей камнями булавкой. Он напоминал человека, вырядившегося на маскарад, но его молодые и добрые глаза на изможденном, старом лице вызывали чувство расположения. Хозяин молодцевато выпятил грудь, звякнул шпорами и торжественно произнес:

– Рад вас видеть, сеньоры. Добро пожаловать!

Его слова прозвучали несколько напыщенно. Мы поклонились в ответ, а Олд Дэт сказал: