Белый Бурхан

Медленно и лениво ползли вверх овцы. Это — хорошо. Значит, есть еще для них корм! Но с каждым днем все ближе и ближе каменистая осыпь. Яшканчи уже ездил туда, прикидывал так и эдак, но так и не понял толком — на сколько же дней еще может хватить этого крохотного пастбища, и даже поглядывал на каменистый перевал, за которым лежала долина реки Чарыш. Земли там много, но вся она распахана кержаками, а если и остались какие пастбища, то на них хозяйничал Аргамай… Не к солнцу надо было кочевать Яшканчи, а от солнца, в долину Куюма! В кедровые леса, на берега многочисленных рек и речек, текущих в Катунь и Бию, к хребту Иолго…

Впрочем, кочевнику всегда кажется, что долина, где кочуют его соседи, во много раз лучше, богаче травами, чем его долина!

Во второй половине дня, когда солнце только начало клониться к тем тропам, по которым Яшканчи не провел еще своего коня, на пастбище охлябью прискакала Адымаш.

— Что случилось, жена? — спросил Яшканчи неласково. — У тебя в юрте перевелись женские дела?

Адымаш вспыхнула и отвела глаза:

— У Торкоша жена ушла. Совсем, на долгий отдых.

— Что же утром он мне сам ничего не сказал?

Адымаш пожала плечами и отвернулась, размазывая слезы.

Яшканчи понурил голову. Горе всегда горе. И неважно, чье оно — твое собственное или твоего соседа. А в горе и беде надо помогать друг другу. Таков закон гор!

И он, оставив отару на попечение Кайонока, собаки и барана-вожака, поехал к аилу Торкоша.

Торкош сидел на корточках в ногах своей мертвой жены и молча смотрел на ее застывшее лицо, по которому спокойно и деловито разгуливали слепни. Увидев соседей, нехотя встал:

— Вот, померла жена…

Яшканчи кивнул и глазами приказал Адымаш взяться за необходимые приготовления. Та быстро обследовала нищий аил, подошла к мужу, шепнула в самое ухо, что ничего не нашла. Яшканчи снова кивнул: он уже знал, что у Торкоша ничего нет. Даже табака для трубки.

— Одни мы не управимся, надо бы соседей позвать. Яшканчи вздохнул. Где они, соседи? За каким перевалом и в какую сторону? Сколько трубок надо искурить, пока доедешь до первого? Да, рубить свадебные дрова для веселого костра всегда приятнее, чем таскать хворост для погребального.

— Лопата есть? — спросил Яшканчи. — В земле хоронить будем.

— Нет лопаты, — невозмутимо отозвался Торкош, — ничего у меня теперь нет, на старом становище все оставил…

По скулам Яшканчи прошлись желваки. Торкош был не только нищ, но и подл — перекочевывая сюда, он бросил все, что могло еще пригодиться в хозяйстве! А может, продал и проараковал?

— Топор есть, — сказала Адымаш глухо, — я видела.

— Принеси.

Топор был старый, выщербленный и тупой. Таким не работать по дереву, а только колья забивать его обухом! По глупой башке хватить бы Торкоша таким топором! Совсем дурак…

— Я поеду, жена, — отбросил ненужный кусок железа на палке Яшканчи, привезу все, что надо. До ночи проводим Карану…

Когда-то, возможно, Торкош набедокурил и сильно перепугался. А потом и обозленный на его скупость или насмешку кам предсказал Торкошу и его семье неминуемую гибель в конце лета… Такое случалось. И случалось, что приговоренный камом человек, действительно, умирал… Правда, далеко не каждого кам может погубить своим черным пророчеством — его зловещие силы действуют только на тех, кто сломлен судьбой, истерзан бедами и несчастьями. Такого человека, как Торкош, сейчас мог бы приговорить к смерти даже кам Учур!..

Доехал до своей юрты Яшканчи скорее, чем думал. Конь, изучивший за эти дни яйлю вдоль и поперек, сам выбрал кратчайший путь. Спешившись, хозяин не сразу вошел в юрту — присел на камень, что приволок прошлым вечером сюда от ручья для домашних нужд. Выкурил трубку, крепко потер лоб, хотя раньше такой привычки не имел, но замечал ее у отца.

«Совсем дурак! — думал он о Торкоше. — Ведь и смерть в горах — личное дело каждого алтайца! На кого надеялся? Не мог же знать, что в его долину кто-то приедет!»

Помочь Торкошу теперь можно только одним — купить весь его скот и скарб, дать коня и отправить в долину к русским, где он сможет найти хоть какую-то работу для себя.

Небольшие сбережения на черный день у Яшканчи были. И он не уверен, что этот черный день для него уже наступил. Но он наступил для Торкоша. Его сейчас и не надо подталкивать к могиле жены, сам в нее упадет. Только оставь открытой, не зарывай…

— Что же мне делать? О, кудай…

Условия Яшканчи Торкош принял охотно, запросив сверх десяти бумажных рублей и коня еще и старую шубу.

И вот теперь, обряженный в нее, перехваченный синей опояской, на которой висели ремешки с медными бляшками, он гордо держал коня в поводу и выглядел почти счастливым. Ему предстоял путь к русским, путь в батраки, но он радовался, что освободился от всего разом — от больной жены, потухшего очага, осточертевшего скота. Он был уверен, что ловко обставил своего соседа, отдав ему то, что все равно бы бросил, получив взамен коня и шубу, шапку и десять рублей деньгами.