Белый Бурхан

Он забыл о своем одеянии, о мече, усыпанном драгоценными камнями, о белом коне и богатом убранстве его, о своем громком имени… В былые времена Техтиек не боялся подходить к людям у любого костра, где чаще его принимали за купца-чуйца, реже величали зайсаном или баем, и только очень у немногих он вызывал подозрение и страх. Но сейчас ему следовало бы опасаться случайных встреч: голова хана Ойрота оценена русскими властями куда дороже головы разбойника Техтиека! Впрочем, об этом он тоже забыл — тоска по нормальным людям, усталость от бурханов, от непривычной и слишком уж грозной роли окончательно выбили его из колеи. Еще немного, ион начнет вздрагивать от каждого резкого звука!

Сверкнул далекий огонь между деревьями. Техтиек сдержал размеренную поступь коня. Кто хозяева костра, кто зажег его? Русские солдаты или стражники Булаваса, спешащие в долину Терен-Кообы? Православные дубиноносцы или двуперстники? Монашеский чулышманский отряд, сбившийся с пути? Заплутавшие в урмане охотники, которым завтра выходить на первую добычливую зорю? А может, самые желанные для него люди — парни Анчи, сбежавшие из Аркытской западни?!

Техтиек спешился, решительно зашагал на огонь костра. Он хорошо вооружен — кого ему бояться? И, наконец, у него — армия, которую легко вызвать сюда, разрядив наган!..

Кончился лес, пошел подлесок, за ним — кустарник. А там — пологий берег реки, посыпанный мелкой галькой. Отсюда как на ладони видны люди, сидящие вокруг костра. Техтиек сосчитал их: восемь. Значит, их — девять! Один, как положено, сторожит коней в лесу и не сводит глаз с тропы, на которой может объявиться любая неожиданность. Может, с того, девятого, и начать?

Своих людей Техтиек знал. Кому бы ни выпал жребий быть ночным сторожем, один на один со своим бывшим предводителем он непременно развяжет язык, выложив все разом… Но может и сподличать — дать сигнал тем, кто у костра, или, улучив момент, ударить ножом в пах или печень… Нет уж! Если играть с ними, то играть открыто! К тому же, они могут оказаться и не парнями Анчи, а бродягами-неудачниками, сколотившимися в свою банду до зимы… Обычно такую мелочь Техтиек подбирал щепотью, даже не пригибаясь, как ягоду с куста.

Потоптавшись еще немного, он вернулся к коню, сел в седло, ринулся напролом через кусты: если уж и появляться перед этой нищей и разбойной братией, то во всем блеске хана Ойрота! Чему другому, а этому Белый Бурхан его научил!

Его расчет оказался верным: парни покойного Анчи опешили, увидев перед собой великолепного всадника, забыв об оружии и о том, что они умеют им пользоваться. Вскочили, заорали, разом взяв в плотное кольцо своего бывшего предводителя, замахали руками, смеясь и плача одновременно. А ведь обсуждая свои невеселые дела еще минуту назад, они мечтали о расправе над предавшим их Техтиеком и его новыми друзьями, худший из которых — Хертек!

Как только поугасли первые страсти, Техтиек спешился, пожал поочередно все протянутые к нему руки, бегло, но зорко оглядывая каждого в отдельности и всех разом. Поизносились, поистрепались, потеряли не только вид батыров, но и бродячих таежных охотников, утративших свои аилы и ночующих там, где их застанут ночь или непогода.

— Что, плохо без меня? — спросил он весело.

— Плохо, Техтиек!

— Хуже не бывает…

Замолчали, переглянулись, начали рассаживаться вокруг огня, с завистью поглядывая на царственные одежды Техтиека, но не враждебно и настороженно, как мог бы он ожидать, а виновато и скорбно, как будто не Анчи похоронили, зарубленного Техтиеком, а самих себя завалили тяжелыми камнями…

Да, Хертек сумел завязать судьбу каждого из них узелком! И оказался для разбойной братии пострашнее, чем былые облавы и полицейские погони. Покинув ущелье Аркыта, где их берегли сами горы, они оказались на положении рыб, выброшенных из воды на песчаный берег: и дышать было нечем, и плыть некуда, и чешуя сохнет… Попробовали выбирать себе вожаков, но ни один из них не годился для большого разбоя — у них не было хитрости и гибкости Анчи, бесшабашности и наглости самого Техтиека. И они, в общем-то, не столько действовали, сколько подъедали старые припасы, вскрывая один за другим тайники, заложенные еще Техтиеком. Завтра утром должны были вскрыть последний из них — на той поляне, где хан Ойрот поставил на ночь свою золотоносную армию…

Выслушав до конца грустную исповедь Чекурака — беглого монаха Чулышманского монастыря, ставшего временным главарем останков банды, Техтиек укоризненно покачал головой:

— Получается, что без меня у вас и дороги нет, поводырь нужен, как слепым?

Головы опустились еще ниже, а глаза надежно упрятались в землю, в пепел костра, в подергивающиеся серой пленкой остывающие угли, на которые давным-давно плескалось никому из них теперь не нужное варево.

— Да, так. Тебе врать не будем.

— Кого убили пастухи зимой? — спросил Техтиек неожиданно.

— Тоета. А Маскан разозлился и убил Кичимкея…

— Дураки! Надо было и Тоета в рясу одеть!

— Не успели…