Белый Бурхан

Разгон молящихся и славящих нового бога в долине Теренг (а совсем не бурханов, как это пишет, наверное, сейчас в своих отчетах глава миссии отец Макарий!), не был и не мог быть поражением новой веры. В это могут поверить только самые наивные люди и самовлюбленные идиоты в виде Поспелова. Бурханы укрепили свой авторитет, усилили влияние веры, отметающей шаманизм и кровавые жертвоприношения, именно тем побоищем в долине, в котором, конечно же, теперь и не сыщется прямой вины самого православия! Да и чины полиции руками разведут: никого не били, разнимали дерущихся! Ну а что касается жертв, то один, много — два человека можно и назвать…

Ни победы православия, ни бурханистского поражения в долине Теренг не было! Чины полиции не смогли арестовать ни одной крупной или сколько-нибудь значительной фигуры, если не считать пророка с семьей, которых им передали тепленькими сами монахи. Бурханы же все вышли из долины и сейчас царят в горах и урманах, от которых рукой подать и до Белотаежной пустыни, что на севере, и до благословенных Богд, что на юге! В тех своих схоронах они могут теперь затеряться не только на дни или годы, но и на десятилетия. Да и не будут они хорониться от православия столь усердно! Их белого коня орда ждет, и он непременно еще не раз и не два мелькнет и на Дьял Менке, как они называют Семинский перевал, и на других горных вершинах! Нет, не умер Тобо-хан, что принес сюда буддизм много столетий назад, жив в душе народа и каган Бильге, строитель ламаистских храмов![208] Отчего же Белому Бурхану сгинуть, если он только-только народился? Жить ему в веках!

Отец Никандр вкатил в город в полдень, когда в хорошо пропеченном пыльном воздухе торжественно плыли звуки колоколов. Оставив свиту на постоялом дворе, игумен отправился к отцу Макарию, не отряхнув пыльных одежд своих и не сполоснув под рукомойником лица, хотя и раны, полученные им в недавней схватке, уже присохли… Пешка вышла в дамки, и теперь начальнику Алтайской духовной миссии ничего не остается более, как торжественно принимать ревнителя славы Христовой!

Да, никто другой, а именно он, Никандр Попов, изгнал из той долины срамного басурмана, покусившегося на святые символы православия, а не высокопоставленный отец Макарий оборонил их своей десницей, подняв над головой распятие!

На этот раз служка готов был пасть ниц, но игумен даже не взглянул в его сторону, а прошел прямо в покои отца Макария. Тот встретил его с радостью во взоре, героем и воителем веры православной назвал, по правую руку от себя усадил. Потом, отведя взор, выдавил с явной неохотой:

— Синодальный гонец про тебя спрашивал, дожидая с нетерпением великим, дабы свои вопросы самолично задать…

— С Елизаркой я говорить не буду.

— Надо! — развел руками отец Макарий. — Самим Победоносцевым к нам прислан! От его доклада все и вытечет потом: и хула, и хвала нам, пастырям…

— Вот пострел — и там поспел! — рассмеялся игумен. — Ловок! Да токмо с другой печалью я явился. Хан Ойрот… Сюда идет, на Бийск!

— Господи! — отец Макарий снял очки, потер вспотевшую переносицу. Будет ли конец этому?

— Ну, ежли сиднем сидеть будем… К кресту меч надобен! Тут Елизарка прав!.. Где же он, чего не идет?

Посланный вторично служка явился с сообщением, что архимандрит Поспелов срочно выехал своим экипажем в епархию.

В летней резиденции императора бывало многолюдно только по утрам в дни (всеподданнейших докладов. Но вчерашние все доклады отменены, а сегодня на календаре пятница, и потому мысли государя заняты только яхтой «Полярная звезда», готовой к отплытию в шхеры, на отдых… К последнему в это лето высочайшему приему были приглашены немногие, и потому министр двора не испытывал особой озабоченности: два-три человека не отвлекут самодержца надолго.

Но, к немалому его удивлению, к Нижнему Дворцу Петергофа подкатили еще две кареты — Плеве и Победоносцева. Придется встречать незваных гостей лично, тем более, что устный вердикт Николая Александровича был строг: министра внутренних дел и обер-прокурора Святейшего Синода принимать незамедлительно и в любое время, отказывая в аудиенции другим министрам и членам Государственного Совета.

И все-таки, пожимая руки высокопоставленных гостей, барон счел обязательным для себя намекнуть на предельную усталость монарха и острейшую необходимость полноценного отдыха для августейшего семейства.

— Да-да! — торопливо заверил его Плеве. — Я понимаю и постараюсь не обременять государя своей персоной… Кхм!

А Победоносцев только нахмурился и поджал тонкие губы, вогнав Фредерикса в оторопь.

— Что-то случилось, Константин Петрович? — невинно поинтересовался он, кося глазом в сторону Плеве — может, одно у них дело?

— Россия — большая страна, — проскрипел тот, — ив ней, барон, непременно что-нибудь случается!

Обменявшись коротким взглядом с Плеве, Фредерикс пожал плечами коли раздельно докладывать, пусть будет раздельно… Проводив министра двора полупрезрительным взглядом, Победоносцев вяло поинтересовался: