Белый Бурхан

Игнат торопливо встал, плотно затворил окно, перекрестился и, подхватив узел, зашагал к калитке палисадника, выводящей в глухой проулок с амбарами, омшаниками и овинами, тянущимися до самой реки. Но ему не надо на тот берег, густо и непролазно поросший лесом, переходящим в Коксуйский урман. Игнат еще не все, что задумал, сделал напоследок!

Праздник Иоанна Предтечи, переиначенный мирскими под Ивана Купалу, большое событие на Руси издавна, Да и как ему таковым не быть, ежели солнцеворотные дни лета завсегда все меняют - и людей, и землю, и нечистую силу. Не оборони себя от беды или напасти какой, глянь, а она уже и на пороге стоит! Без верховой защиты себя на вторую половину года оставить урон всему нанести непоправимый: и хозяйству, и скотине, и роду-племени своему. А там - что? Домовину загодя тесать?

Да и по-другому взглянуть ежли - ведь грехов на каждом, что блох на собаке! Какими молитвами и постами ни отбивайся от них - репьями липнут! Одного и боятся - огня. Потому и зажигаются в благословенную ночь огневые очистительные костры на полянах и берегах рек, разыгрываются пляски и хороводы с непременным скоком через пламя... А уж тут, в Бересте, и подавно! Все село на сплошном грехе стоит, а не только на берегах двух речек...

Дальним проулком, крадучись, разряженные в новые сарафаны, прошли девки, зыркая глазами по сторонам, неся в руках пышные охапки березовых веток. Не то отворожились уже, не то за деланье-вязанье ивановских парных веников решили приняться для сегодняшних ночных бань? С завистью и болью посмотрел им вслед Игнат - его-то толстозадые дуры и в лесок ближний сбегать времени с утра не нашли, отца с его капиталами полдня просторожили, ровно цепняки!

А кто и когда, скажи на милость, в закон ввел, что родители должны детей своих на житье-бытье сытостью определять? Не сосунки, от титьки давно отвалились! Божий закон суров и прям, двух" и трех толкований не имеет: любой зверь до той поры помет свой блюдет, пока у того свои зубы да когти не отрастут. А там - скатертью дорога! Сам свою добычу рви, сам о своем голодном брюхе думай, ежли жить хочешь... А не привык - жалобиться некому: ложись и околевай, коли в уродстве духовном зарожден!

Вот и дом Винтяя. Высоченный забор, двухтесные ворота с железным накладом, калитка из досок, елкой сбитых, кованое кольцо запора... Повернуть его, что ли? С парада эайти, а не с хозяйского черного хода через огород! Какой бы там ни был Игнат Лапердин из зверей зверь для винтяевой вдовы, а уж свекром-то он ей доводится! А свекор для снохи завсегда впереди отца стоит!

Отворив тяжелую калитку, Игнат прошел по дорожке к крыльцу, ткнулся глазами в большой черный замок, не поверил - рукой подержался: может, для блезира оставлен на петлях? Хмыкнул - вота и эта корова на загорбок своих родителей сызнова уселась, поди... Эх вы, детки, разъязви вас совсем!

Потоптался, огорошенный, рукой бороду потискал, думая. А может, зазря срамотит вдову молодую? Может, потому и парад у нее на замке стоит, что сороковик еще не отревела? И живет, летуя, не во всех хороминах в пять окон, а на боковой летней кухне? Неспроста ведь ее стеклянная дверь нараспашку стоит!

Стукнула калитка у Игната за спиной. Он обернулся и обомлел - по дорожке, хозяйственно и размеренно, шел поп, осанисто неся хорошо налившееся брюхо. Увидев Игната, остановился, отвалил вниз веник бороды, спросил насмешливо:

- Ага! Засовестился, никак, грешник? Или престол господа замаячил, страх на душу нагоняя? - Поднявшись на крыльцо, поп Капитон отвернул полу коричневой рясы, достал из кармана ключ и сунул его в пасть замка. - Входи с миром, коли явился! Матушка моя в Чемал на лечение укатила, один я во всем доме.

- Почему хозяйничаешь-то, Капитошка? - строго спросил Игнат, уже догадавшись, что опоздал знакомиться со снохой. - Дом-то не твой, чужой!

- Теперь мой! В уплату отмоляемых ежедневно грехов мужа убиенного мне вдовой оного в дар принесен! И бумагой гербовой по закону о даре оформлен!

- Хозяин, выходит, ты дому Винтяя теперь?

- Полный и единоличный! Заходи, потолкуем...

- Погожу покед обмирщяться!

Иерей потянул дверь на себя, звякнув колокольчиком, шагнул через порог, захлопнул, будто пощечину влепил.

Налегке уходил в разгар веселой праздничной ночи Игнат Лапердин из родного села в скиты у дивных гор на Енисее, оставляя за спиной у себя два хороших костра, через которые и с молодыми длинными ногами не перескочишь...

А запалил он их от малой свечечки в честь Иоанна Предтечи и за упокой своей собственной души, отходящей на веки вечные в схиму. А свечечку ту-восковую, желтенькую - церковный ктитор Василий за семишник уступил, весьма удивившись и большой деньге за такую малость и самой покупке.

Осторожно нес ту драгоценную свечечку Игнат за угол божьего храма. Под сухую тесовую обшивку сруба приткнул, чуть не загасив, а большого огня и дыма так и не дождался. Пришлось в узел рукой сунуться, щепоть бумажек взять, что помельче, огоньку свечечки помочь. А потом - еще...