Белый Бурхан

Старик ответил не сразу. Долго курил свою трубку, потом начал прочищать мундштук, снова набил трубку табаком, улыбнулся:

- Большой разговор - праздник. Какой праздник ты хочешь устроить нам, чьи имена знают только пустыня

и ветер?

- Ваши имена знает и небо! - снова вспылил дугпа Мунхийн, - и твои слова могут ему не понравиться! Старик Шагдор нахмурился:

- Я могу собрать людей, но они спросят: зачем мы нужны твоим гостям? Что я им отвечу?

- Ответишь, что обо всем они узнают от меня! Шагдор снова задумался, потом нехотя кивнул:

- Я знаю обычаи. Я соберу людей, если ты принес в пустыню много новостей. Отчего бы их и не собрать, если так угодно гостям и случаю? Но сейчас - уже ночь.

- Утром! Пригласи не только мужчин, но и женщин.

- Женщинам нечего делать на суглане мужчин.

Кто ты?

- Я - шакья Мунхийн. И я послан ко всем людям

страны Шамо.

- Послан? - удивился старик. - Неужели кто-то

о нас еще знает и помнит?

- О вас знает и помнит небо!

- Значит, ты послан небом? - рассмеялся старик.

- Да, я послан самим Гэссэр-ханом! Я его гонец! Шагдор перестал смеяться и ехидно прищурился:

- Семьдесят зим живу, а впервые слышу, чтобы мертвые посылали к живым людям своих гонцов! Я не хочу смешить людей, гость.

Впервые Куулар встретил отпор и ничего не мог ему противопоставить, кроме грозного окрика:

- Я прокляну тебя! И ты попадешь в горячий ад!

- Я живу в таком аду, - ответил старик с достоинством. - Не думаю, что в настоящем аду мне будет хуже, чем здесь!

Лишь разгоралась заря восхода, когда Куулар рывком поднял себя с постели. Прошел к ближайшему леднику, лежащему на дне ущелья, по требованиям раджа-йоги5 сделал ряд сложных физических упражнений не только руками, ногами и головой, но и внутренними органами, обтерся крупитчатым колючим снегом, вернулся в юрту. Хозяина уже не было. Проснувшийся Чочуш продирал сонные глаза, выцарапывая из них гной и размазывая его по щекам.

- Умойся, - сказал дугпа брезгливо. - Ручей течет у входа.

- Я не люблю воды.

- Ты боишься воды! - голос дугпы стал злым и жестким. - Но тебе придется отвыкать от твоих диких обычаев! Я не хочу, чтобы ты издох в стране Шамо! Ты мне нужен и, значит, нужен небу! Иди.

Чочуш прошел к ручью и с отвращением опустил свои черные от грязи ладони в его ледяные воды...

Вернулся хозяин юрты, неся в руках два бурдюка, протянул их Куулару, стоящему у порога и мрачно взирающему в раскаленную до белизны туманную даль, - там была дорога в глубину страны Шамо, самый тяжелый участок до сомона Хан-Богдо. Две ночевки на голых камнях!

- Хоть мы и повздорили с тобой ночью, гость, - сказал старик миролюбиво, - но я знаю обычаи пустыни. Возьми! Здесь - кумыс, а здесь - еда на три дня. Ты идешь к Орхону?

- Я иду в Тибет, в Лхасу!

- Поклонись Потале от всех нас. Да пусть будет легок ваш тяжелый и длинный путь! - Старик Шагдор с достоинством поклонился, прижав правую руку к сердцу. - Я не держу на тебя обиды за насмешку над стариком...

Глава восьмая

Благословение богов

В деле надо проявлять выдержку, в счастье - бдительность. И Деол и счастье теперь были у Пунцага. Выдержки тоже пока хватало, вот только бдительностью он еще не обзавелся и едва не поплатился за это на сорок восьмой день пути, когда на их караван напал отряд голаков. Только теперь, когда засвистели пули и караван лег, бывший ховрак пожалел, что отказался от оружия, хотя хорошую русскую трехлинейку предлагал ему ширетуй еще там, в Бурятии, когда на халат ламы он накинул грязную тибетскую шубу.

Пунцаг видел, как сверкнули вороненые стволы винтовок ховраков, как достал из-под теплого халата свой наган Жамц, выложил продолговатые бомбы, похожие на бутылки, личный ховрак-охранитель ширетуя Цулунбат, прислуживавший ранее самому Тундупу. А потом, когда голаки пошли в атаку, обнажив клинки, он оказался на их пути со своим ослом, и только случайно нащупанная им урга - палка с ременной петлей - спасла молодому баньди жизнь: Пунцаг ловко накинул ее на шею одному из всадников и свалил на землю, остальные попали под ураганный огонь и взрывы бомб, рассыпались по степи. Этот караван оказался им не по зубам, и они ушли, чтобы не искушать судьбу.

Пленный голак был допрошен Жамцем, разоружен и отпущен, а Пунцаг обзавелся не только конем, трофейным оружием, но и мешочком с серебром. Деньги он сразу же отдал ширетую, а шапку нацепил на себя, заткнул за опояску шубы два нагана и повесил на шею тяжелую длинную винтовку с плоским и широким штыком. Сыромятный ремень давил на шею, приклад лупил по боку, штык постоянно за все цеплялся, но Пунцаг и вида не подавал, что не только Не рад неожиданному подарку судьбы, но и готов освободиться от него в любой подходящий момент. Но все ховраки восторгались храбростью молодого ламы, и даже завистник Цулунбат сказал искренне:

- А ты, Пунц, не такой уж и слюнтяй!