Белый Бурхан

Снова зарокотали барабаны, запела труба, изображая рев небесного слона, серебряной дрожью оборвали молитву колокольчики, и Пунцаг едва не прозевал тот крохотный миг тишины, когда надо снова наполнить пиалу Жамца. Он опять опередил других ховраков, и вторично был награжден благосклонной улыбкой ширетуя. Если выдержит темп до конца богослужения, будет удостоен подарка гэлуна и зависти, а значит, и мести других ховраков. И на третьей паузе эта месть последовала: черпак ховрака Мунко плотно придавил черпак Пунцага, и он опоздал, а молитву начал гэцул Гомбожаб... Теперь игра превращалась в пытку. Пунцаг вдруг стал неуклюж, неповоротлив, растерян и до конца богослужения ошибся пять раз!

Но Жамц и вида не подал, что оскорблен. Он только задал ламам такой темп молитвы, при котором слова сливались, как капли воды в струю, пробивающую камень. Это подрезало голоса молодых лам, еще нетвердо знающих тибетские молитвенные тексты, и сорвало голоса у старых, не привыкших петь столь высоко. Победил ширетуй и, сделав знак Пунцагу, гордо и торжественно удалился.

Чем дальше они отходили от молящихся, тем тяжелее и глуше становились шаги ширетуя, заставляя ховрака стыть в предчувствии неизбежного скорого наказания. И когда Жамц остановился у своей двери, Пунцаг рухнул за его спиной на колени:

- Я виноват и заслужил наказания.

- Ты не виноват,- отозвался гэлун, не оборачиваясь.- Позови Чойсурена, пусть приготовит зеленую ванну к вечеру...

Узнав о распоряжении Жамца, Чойсурен удивился:

- Он же только вчера принимал свою ванну! Да и по правилам дацана сегодня это должен делать ты - кто прислуживает гэлуну на молитве, тот и провожает его на покой! Просто он решил избавиться от меня. Я это давно понял.

Чойсурен ушел огорченный, а Пунцаг снова внутренне рассмеялся: он был вторично сегодня отомщен. На этот раз за насмешку. Но тут же закрались сомнения в душу- отчего это ширетуй так милостив к нему, что даже не выбранил, и почему это так загадочно перемигнулись вчера Бадарч и Чойсурен, когда назвали его постельным мальчиком?

Проходящий с молитвы Жавьян задел бывшего своего ховрака краем одежды, как бы приглашая следовать за собой. Но Пунцаг, занятый своими мыслями, даже не заметил этого.

А Жавьян кривил губы и торопил шаги: горе хубуна не в том, что он молод и красив, а в том, что он глуп, исполнителен и слишком угодлив.

Глава вторая

БЕГЛЕЦ УХОДИТ ОТ ПОГОНИ

Поп топтался у порога, не решаясь пройти вперед без приглашения. А хозяин, копошащийся у окна с конской сбруей, не спешил зазывать неприятного гостя к очагу, к столу, к беседе. А ведь он, отец Севостьян, девять лет назад крестил этого раскосого минусинского татарина в христианскую веру и награждал новым православным именем! Был дикарь Доможак, стал христианин Федор! Во как! Знает, видно, бестия, что с пустыми руками пастырю грех велик уходить от пасомых...

Вот только - что с него взять? Не просто беден, а позорно нищ новообращенец, хотя и гордыни у него - что у генерала!.. И детей наплодил полную избу - вповалку уложить на пол, так и ступить будет некуда... Хорошо, что теплынь стоит по весне - дома мелюзгу не удержишь ни босой, ни раздетой! А зимой как же обходились?

- Ох-ох-хо! - вздохнул поп, опускаясь на грязную и обшарпанную скамью у входа, заваленную шкурами и какими-то волосяными веревками: для юрты, что ли? Так их и в пять юрт не затолкаешь!

"Вот она, срамота людская! Сами живут по-скотски, плодят скотов, а пастырю - ни почета, ни привета... С голоду помри у порога - дверью не хлобыстнут, окаянные..."

Он гулко кашлянул в кулак:

- А пошто, сын мой, лампадка не горит у образов-то?

- Карасий чок.

- Маслица б подлил деревянного Лампадка-то на маслице должна быть, а не на керосине вонючем! Али свечек накупи в запас. У меня есть. Жену пошли или сам сходи в храм божий.

- Деньга чок.

- Жирку бараньего натопи, тряпицу положи - опять же лампадка будет. Коптит токмо, а лики святые высвечивает... Ничего, грех не велик, когда на те лики копоть оседает - душа чище!

- Баран чок.

"Вота задалдонил! - рассердился поп. - Чок да чок! Других слов нету у него, что ли?"

Отец Севостьян был не в духе и потому несправедлив к Доможаку-Федору. Из многих десятков прихожан-перекрещенцев он лучше всех говорил по-русски, тогда как сам священник не знал и десяти слов на местном, а смысл бытовых фраз просто угадывал1. Но слово "чок" знал хорошо. Это был отказ - нет и баста, хоть кол на голове теши! С другой стороны подковырнуть окаянного?

- Пошто в храме божьем не бываешь, сын мой? Детишков своих от Христа за занавеской прячешь?

- Бок позовет, сама приходить будет.

- Господь зовет призванных, а не всех скопом! - осуждающе покачал отец Севостьян головой. - Да и как ему распознать их, коль через храм не освятились?

- Бок все знает, сама говорил.

- Да, господь все знает! И накажет тебя, отступника и святотатца, за твои грехи! Детей не крестишь, мзду на храм не даешь!

- Пускай! - отмахнулся Доможак, прервав попа, и с хрустом перекусил хорошо проваренную дратву. - Бок - не солдат, шибко бить не будет! А маленько - ладно, ничего...