«Когда землевладельцы и в самом деле вас притесняют – их надо ставить на место..». На брайтоновском бодворке и по сей день стоят этакие здоровенные тумбы с круглых боков которых на вас глядят пожелтевшие от времени фотографии, в которых запечатлена жизнь местного сообщества того далекого, ушедшего времени двадцатых – тридцатых годов прошлого столетия. Всматриваясь в снимки усатых дядь и дебелых матрон вместе с домочадцами, в их пляжные, нелепые по нынешним мерилам одеяния, невольно сравниваешь их с настоящим и ловишь себя на неком несоответствии. Ловишь себя на мысли, что у них, ушедших, было нечто то, что отсутствует у нас, сегодняшних. И ты никак не можешь ухватиться за это нечто. И только по возвращении домой, переступая через распростертое на крыльце дома безжизненное то ли обкуренное, то ли обпитое, то ли обколотое тело, ты ухватываешься за это нечто.
У дома как и человека своя история. У каждого своя. Интересно, если взять да подсчитать, сколько людских поколений волнами сменяя друг друга прошли сквозь эти стены. Сквозь эти вот комнаты. Что они видели? Слышали что? Любовь, ненависть, поножовщину, драку, рождение ребенка, предсмертный хрип, застолье, одиночество, чего они только не видели на своем долгом веку, стены этой дежурной бруклинской многоэтажки. Кто квартировал здесь? Скорее всего это были приличные люди, усатые дядья вместе с дебелыми матронами и своими многочисленными домочадцами, словно сошедшие с округлых боков здоровенных тумб, чистюли, бережливые и аккуратные пользователи двойных массивных входных дверей, широкого мраморного вестибюля, высоких потолков, лифта.
Восстанавливаю хронологию событий. Первым делом потек полоток в ванной. Штукатурка сначала побурела, затем почернела и пошла гангренозными пятнами, затем отваливаться кусками. Звоню суперу, так мол и так, принимай меры, хорошо, отвечает супер, сейчас времени нету, а так, как только так сразу. Где– то через месяц отвалилась лампа что на кухне. Дергаю за шнур, сама лампа в плафоне, сам плафон пришпилен к потолку, от дергания за шнурок там, внутри лампы происходит некое физическое действо именуемое замыканием (размыканием) и свет то включается, то выключается. Так вот где – то через месяц вместо действа физического произошло действо чисто механическое, плафон возьми и отвались от потолка, но не до конца, не на голову, дергающую шнур, а на длину проводов, вследствии чего произшло зависание объекта в кухонном воздушном пространстве. “А что это у тебя за хуйня такая на кухне висит?” поинтересовалась Элик указывая ноготком на странный парашут зависший над головою и я лихорадочно стал названивать. Так мол и так, Элик собирает манатки, срочно принимай меры, хорошо, отвечает супер… В ванной лампа не отвалилась, она просто перестала замыкаться – размыкаться. Да, я могу выкрутить лампочку! И даже вкрутить. Но не под плафоном намертво припаяным к потолку. Звоню суперу… Звоню в риелстейт с тем же успехом.
“Игоречек… промурлыкала как-то среди ночи Элик …меня только что что– то укусило за ножку”. В результате тщательных оперативно – розыскных действий обнаружено подлое насекомое нанесшее Элику телесную шкоду в виде повреждения кожных покровов с кратковременным расстройством здоровья и потерей трудоспособности. Если у кого ноги средство передвижения, то у Элика к вашему сведению ножки средство заработка, не селедкой девушка в продмаге торгует, понимать надо. Правда Элик зарабатывает на жизнь не только своими ножками, но об этом не здесь. “Игоречек, а у тебя случайно не найдется яблочного уксуса?”, и откуда девушка знает, что клопячий укус лечится яблочным уксусом, подумал про себя Игоречек, а ответил так: “ Нет, только простой, я им пельмени поливаю”. “Ну, а сперма то у тебя надеюсь найдется?”, какая же она умница, эта святая девушка, в который раз опять же про себя умилился Игоречек, и все то она на свете знает, а ответил так: “Для тебя, золотце, у меня найдется все!”.