Белый дом. Президенту Обама лично в руки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Собестоимость (есть такое понятие струны копейки сущие. Так же как и любой китайской, малазийской, пакистанской, ну и так далее, по списку, дряни склепаной на живую нитку за гроши местными умельцами. Нож ломается о мясо, вилка гнется о капусту, ложка тоже, как у меня пять минут тому не в силах преодолеть сопротивление мороженого. Обувь, внутри картон, разваливается после первого дождя, а ножницы, ножницы, Обама, ломаются о ногти мои, Обама! А ногти мои, Обама, отличаются к слову сказать от ногтей Змея Горыныча. Они такие гладенькие, беленькие, чистенькие, человечненькие, совсем не похожие на покрытые панцырем доисторического бронтозавра клешни, но о них ломаются ножницы, которые одни несчастные клепают (не производят – именно клепают) в странах куда словно гигантской метлой выметено производство, другие нагло тащат никому это не нужное барахло в Штаты, третьи освящают это преступление законодательно. Это очень выгодно тараканам – капиталистам и очень не выгодно муравьям – трудящимся у которых из под носа уводят рабочие места и в еще большей степени стране, если она страна не МЫСЛЕННАЯ, которой безразлична судьба ее народа. Впечатление – а оно верное, это впечатление, что только техническая невозможность вынести за кордон туда где дешево все эти МОТОРСЫ, БОНИГИ, НАСА, все то что осталось, а осталось надо сказать немного, препятствует окончательному перерождению Америки в страну – рантье. В этакий современный Древний Рим. В котором разжиревшие от умственного и физического безделья местные патриции, усевшись у Бесовой Иконы размером в стену, этакого варианта современного Коллизея, будут услаждать себя зрелищами недоступным воображению не только предков но и Богов.

…вечером девушка проведет мизинчиком так осторожненько по вздувшейся вене на наружной поверхности предплечья и вопросительно так молча посмотрит. А я так же молча вопросительно пожму плечами и отведу взгляд в сторону.

И так же молча перейду от расстройства зуба неспецифического с расстройством поддерживающих его структур к раку горла вполне специфическому Майкла Дугласа диагностированому с опозданием, которое вполне может стоить последнему в лучшем случае здоровья и досрочного укорочения века, а в худшем и жизни. В данном случае во мне проснулся, надо же такому, словно вулкан Везувий после многолетней спячки, доктор оториноларинголог. Это что же, это как же, это где же, это выходит что и ему карманным фонариком засветил очередной еспесиалиста в сникерсах в подсобке и писал галиматию на прескипшин Unspecified disorder of the teeth and supporting stru. за которую гнать взашей и в клочья мелкие рвать лицензию. Как это не подумать о том, о чем думать должно автоматически! Даже в самой ранней стадии, когда увидеть что – либо подозрительное, скажем так осторожно в полной презумции, зачастую весьма затруднительно, это так, то насторожиться и не выпускать из виду и обследовать до полного выяснения обстоятельств, до диагноза, доктор просто обязан! Если он конечно доктор, а не дежурный сникерс, который заглядывая в горло видит чековую книжку. Если он медицине учился, а не шарады именуемые тестами шлепать. Головой думать, а не задним местом. И тут я возьми и позвони за тридевять земель. Привет Игорь, говорю, посмеяться хочешь? Отсмеялся Игорь который дантист по специальности сколько положено, отплакался, откашлялся, и поведал печаль свою. Печаль Игоря: “Подхватила как – то моя в одной из брайтоновских забегаловок под ногтем грибок. Маникюр ей видите ли понадобился! Приходит в дежурный MEDICAL OFFICE, а там ей – ждите, мол гражданка, в порядке живой очереди. Часа через два дошла до нее живая очередь, но в коридоре, докторица проходила мимо и слово за слово, короче чисто случайно обратила на себя внимание, и докторица та ей – так это ж не к нам, вам нужно сначала туда-то на посев, а только потом, затем только уже к нам! Милости просим! Завсегда рады! С Вас 300 (триста) рябчиков, милейшая! И что ты думаешь? Содрали со стаховки три сотни.

Да-а…”