Белый ферзь

Да! Так вот… «Идеальное преступление» — преступление, которого нет. Ни в оперативных сводках не значится, трупов, обезображенных до неузнаваемости, выброшенных, скажем, приливной волной, — тоже ни-ни, а уж что касается воображаемого исполнителя — при самом больном-богатом воображении не вообразишь. Пусть газетки версиями забавляются — на то они и газетки, им бы аудиторию развлечь. Не так ли?

Не так! Не так!!! А из зала мне кричат: «Давай подробности!»

Про кого подробности, милые мои?! Про гражданку Парамонову?! Вы чё?! Сказано же: бесследно исчезли. Вам шашечки, или вам ехать?!

«Они отправились на озеро Дунтин. Там их встретили с большим почетом. Но об этом рассказывать не стоит…»

Нет-нет, на сей раз не древнекитайская литературная традиция. Отнюдь!

И не греческая, не менее древняя традиция — щадя нервы зрителей, ни в коем разе не демонстрировать процесс убиения. Задерни занавесочку, там, за ней, издай предсмертный вопль, а потом пожа-алуйста — предъяви потрясенному демосу бездыханные тела. Ура, царь Эдип! Ура! Первый в истории литературы чистый детектив! Триллер! Дрожь пробирает!..

Нет, не греческая традиция. Ибо какие еще бездыханные тела?! Чьи тела?! На кой демос они нужны! Нам не нужны великие потрясения-триллеры. Нет-нет, не нужны! Чуждо это русскому человеку, чуждо!

Таким манером запросто отбояриваешься от любителей сцен, леденящих душу, типа:

Он дождался момента, когда человек выйдет из тени, чтобы убедиться — это тот самый человек.

Одутловатое лицо. Мешковатая фигура. Аура перегара… Это тот самый человек.

Он убедился и шагнул навстречу. Короткий быстрый удар на противоходе.

Человек не успел испугаться. Тем более отпрянуть. Грузно осел на землю, в пыль.

Пульс? Пульс прощупывался.

Он затолкал тело в багажник и сверился со следующим адресом. Недалеко. Рядом.

Обездвиженное тело, по его расчетам, минимум час не проявит никаких признаков жизни.

Но час — это минимум. Максимум — это вечность.

Он был максималистом…

Второй не открыл на стук. Не открыл.

Тогда он вошел без стука.

Второй, намеченный им к искуплению греха, был не один. Этот второй — удача! — был вместе с третьим, в одной постели, в обнимку.

Любовнички, срань господня! Что они нашли друг в друге? Рожи у обоих, такое впечатление, уже не просят кирпича, уже допросились, еще в детстве, — и с тех пор не изменились.

Оба были пьяны до невменяемости. И сон у них был беспробудный. Натешились, обессилели.

На всякий случай он ткнул каменным пальцем в точку за ухом и тому и другому. Потом по одному выволок к Машине и усадил на заднее сиденье. Позы получились откровенными до тошноты. Милуйтесь, голуби!..

С четвертым, последним, возникла проблема — по известному адресу его не оказалось. Пока не оказалось. Загулял на старости лет.

Пришлось ждать.

Машину он отогнал за дом и пешим ходом вернулся к дому. Опасаться, что кто-нибудь обратит внимание на чужую машину, на постороннего человека, открывающего чужую, не свою, дверь, не приходилось.

У всех сегодня день такой — пьяный. И день, и ночь, и следующий день, и следующая ночь. Не то что машину или человека — собственного отражения в зеркале не заметят. А заметят — не узнают. Специфическое празднество. Раз в году.

Он сел посреди холла. Свет не включил.