Белый ферзь

Ну, размуровали. Собрали около десяти тысяч фрагментов. Причем часть рукописей, естественно, разошлась по рукам чиновников, осуществлявших, так сказать, весь комплекс мер по… Известно, например, что в сороковых годах японский музей в Киото Юринкан приобрел коллекцию Ли Шэн-до, руководителя той операции. А операция была произведена столь наплевательски к тому, ради чего, собственно, она была произведена, что русской экспедиции Ольденбурга (а вот и на-аши!) в 1914–1915 годах тоже удалось вывезти большую коллекцию, которая, правда, значительно уступает другим собраниям по количеству крупных и цельных рукописей, но превосходит их по общему числу фрагментов, превышающих двенадцать тысяч единиц хранения… Мелкого, но… много.

И теперь разметало дуньхуанскую монастырскую библиотеку по фондам национальных библиотек Китая, Англии, Франции, Японии и России.

А что там, в свитках и фрагментах, написано — понять дано не многим, а лишь тем, кто всерьез и давно занят Востоком: большинство рукописей — буддийский канон… а еще — конфуцианские, даосские… а еще касаемые манихейства и несторианства… а еще и зараза зороастризма туда же проникла. Языки используемые — всё больше мертвые: согдийский, хотанский, кучинский, древнеуйгурский, павелецкий…

…Курский, Казанский, Савеловский, Ярославский. Вокзалы. Московские. И дело происходит в Москве. Ночь. Декабрь. Понедельник. Уже вторник. Год 1994-й.

А Дуньхуан — в книжке, в одной из тех книжек, которых у Инны не вагон, но тележка. Но не маленькая тележка. Крупноформатные тома в качественном коленкоре и с золотым тиснением, со смешным тиражом от пятисот до полутора тысяч. У издательства «Наука», у главной редакции восточной литературы — свои причуды.

Крупноформатные тома были на месте, мебель, аудио-и видеоаппаратура были на месте, постель была на месте (в смысле уложена свежей стопкой в шкафу, а не разворошена по тахте в ночном-кошмарном беспорядке). И посуда была на месте — в сушилке, чистая и… сухая (Колчин специально вгляделся, потом и пальцем провел — сухая, а значит, по меньшей мере сутки никто не пользовался, никого не было), спецмиска, тоже сухая и чистая, находилась там, где ей положено, на полу у балконной двери в кухне.

Так что все было на месте.

Кроме Инны.

И кроме Сёгуна.

Форточки закрыты — Сёгун выпрыгнуть не мог, да и не такой он придурок, чтобы с пятого этажа прыгать, хоть и Сёгун, — это люди уверовали, что сбрось кота даже с Останкинской телебашни, он все равно придется на все четыре лапы и порскнет в кусты, будто ему — хны, у котов на сей счет собственное мнение, отличное от общепринятого.

В холодильнике было: полбуханки подового в целлофане, чтоб не только не черствел, но и не плесневел (проверено, рекомендовано!), масло в масленке, кетчуп, полпалки твердокаменной колбасы «майкопская» (кажись, не тронутая с тех пор, как Колчин отъехал, правильно — еще с конца ноября, остатки сладки после тридцатилетия Инны), в морозилке на треть опустошенная пачка пельменей «Русские». Всё — боле ничего.

Суси! Креветки! Соевый соус! Размечтался…

Не ждали тебя, Колчин, не ждали. Он прошелся по квартире по второму кругу — уже принюхиваясь-присматриваясь. Саквояж отсутствует, так. Что взяла с собой? По количеству и разнообразию отсутствующих дамских тряпок можно в первом приближении вычислить — далеко ли, надолго ли. Нет, нельзя вычислить! Никогда в мыслях у Колчина не было дифференцировать наряды-обновы Инны — то ли их прежнее количество, то ли поубавилось, а то и прибавилось, ч-черт! Из верхнего — нет дубленого полупердона с капюшоном. И что? В нем — хоть на полчаса в гастрономчик, хоть на недельку в Питер. Обувь. Сапоги. Сколько у Инны пар? Разумное и достаточное количество. А это сколько? Не десять пар, само собой, но три — разносезонные. Или четыре? Или две? Ч-черт!