Белый флаг над Кефаллинией

Все смешалось, обычный порядок нарушен. Кефаллиния, весь мир стали неузнаваемы, точно вывернутая наизнанку перчатка. Но горизонт чист, значит, он таит прежние возможности: путь открыт. «А это самое главное», — сказал себе капитан.

От Ликсури отошли два сторожевых катера. Немецкие вымпелы затрепетали на ветру. Катера помчались туда, где среди щепок и остатков пены выныривали головы солдат. Из-за холма, в сторону Аргостолиона, вылетел гидросамолет. Когда он долетел до середины залива, танки, укрытые в эвкалиптовой аллее, как по команде, разом открыли огонь. Грохот выстрелов пронесся меж деревьев, ворвался на площадь Валианос, глухим эхом прокатился по улицам, отдался между фасадами домов.

Альдо Пульизи и его артиллеристы следили за первыми нерешительными действиями танков: машины выезжали из аллеи, чтобы встать поближе к площади. Ветви эвкалиптов, которыми они были замаскированы, сползали с них, точно изношенная одежда. Пушки вращающихся башен стреляли прямой наводкой.

Капитан обернулся, чтобы отдать артиллеристам следующий приказ, но те уже сами заняли свои места и наводили орудия на ползущие танки. Он даже не успел скомандовать «пли!». Его опередили. Между танками черным пламенем взметнулась земля. Тогда «тигры» поспешно поползли назад, на прежнее место, укрылись за деревьями. Только пушки стали бить яростнее прежнего. Немецкие танкисты не ожидали, что итальянцы поведут себя подобным образом. Наверное, не веря своим глазам, прильнули к амбразурам…

Завязалась перестрелка и на улицах города: пехотные подразделения поспешили на площадь Валианос и открыли ответный огонь. Потрескивали винтовочные выстрелы, стрекотали автоматы, слышались сухие короткие удары — будто били в консервную банку: это стреляли легкие танки.

Капитан Альдо Пульизи перевел бинокль на позолоченные солнцем крыши Аргостолиона, но ничего, кроме крыш и стен, рассмотреть не смог. Увидеть итальянскую дивизию в этой паутине улиц было невозможно. «Вот, — подумал он, — стоило мне поднять руку — подать знак, уничтожить западню, как все пришло в движение: дивизия ответила на мой призыв».

Гидросамолета он не заметил. А тот, перелетев через залив, кружил над городом. Капитан понял, в чем дело, только тогда, когда над одной из крыш взметнулись языки пламени и поползли черные клубы дыма; крыша рухнула, точно какая-то скрытая внутри таинственная сила толкнула ее снизу вверх; теперь вместо крыши над освещенным последними лучами угасающего дня домом зияла пустота.

Потом вдоль геометрически точной линии полета так же плавно распахнулись крыши других домов: зазияли под открытым небом разноцветные, словно игрушечные, комнаты.

Откуда-то с разных сторон острова начали стрелять зенитные пулеметы. Вокруг гидросамолета появились небольшие черные облачка, но он легко и быстро оставил их позади и скрылся за горой.

Внезапно танки, стоявшие возле площади Валианос, прекратили огонь. По аргостолионскому мосту вдоль берега моря шел броневик, и над крышей его кабины развевался белый флаг. Батарея сразу замолкла; прекратилась перестрелка и на улицах города. Только высоко в небе долго не таяли легкие черные облачка.

«Неужели немцы сдаются?» — недоумевал Альдо Пульизи. Артиллеристы, стоя около орудий, тоже смотрели вниз на белый флаг, трепетавший на ветру, всё ближе и ближе к Аргостолиону. В их глазах застыл тот же вопрос. Что бы могло значить это белое видение над серой крышей броневика? Вот оно промелькнуло вдоль края моста, отразившись в темной воде залива, исчезло среди домов на окраине Аргостолиона и устремилось к центру.

Неужели немцы сдаются? Ни капитан, ни солдаты не могли этому поверить. Но после того, как они сделали несколько выстрелов из орудий, к ним пришло какое-то удивительное спокойствие. Им казалось, что теперь, когда они проявили самостоятельность, они готовы встретить любую опасность и ничто им не грозит — они победят. Они вдруг почувствовали себя настоящими солдатами, чего раньше, например, в горах Албании или в деревнях Греции, с ними никогда не бывало. Они поняли, что немцев тоже можно остановить, потому что в сущности немцы — такие же люди из плоти и крови, как и все. (А поскольку их тоже ждет неминуемое поражение, то, значит, им также плохо, как и итальянцам.) Они сами вместе со своим капитаном по своей инициативе открыли огонь по баржам, и им показалось, что в огне их батареи сгинули все унижения, которых они натерпелись со дня перемирия, а вместе с ними — мука ожидания, усугубляемая ощущением, что где-то за твоей спиной совершается предательство. А может быть, и кое-что еще, что коренилось глубже и началось еще раньше…

Вот пройдет несколько минут и броневик с парламентерами появится на площади Валианос.

Оказывается, стоило сделать несколько орудийных залпов, потопить баржи и преградить путь танкам, чтоб подполковник сообразил, каково реальное положение вещей.

«Неужели это действительно так?» — мучительно размышлял Альдо Пульизи.