Белый гонец

            Дед Завид после этого собрался запороть Славку до смерти. Но Милушин муж, чувствуя свою вину, все-таки это он дал нож мальчишке, уговорил деда самому выпороть Славку. Он бил вроде не сильно. Так ему казалось, потому что Славко упорно молчал. Но ведь рука-то у него кузнецкая! А Славко молчал, потому что отец успел завещать ему жить по закону и совести. И коль он нарушил закон, то по совести обязан был молчать. Словом, когда Милушин муж увидел, что «нарисовал» на том месте, на котором Славко не мог сидеть потом месяц, то от жалости пообещал собственноручно выковать и подарить ему засапожный нож. Но – только когда тот поумнеет!

            «И почему я до сих пор не поумнел?» - с досадой вздохнул Славко.

В этот момент хан произнес имя Мономаха, и Славко насторожился.

            А не засаду ли они держат тут их князю? Дед Завид, бывало, рассказывал, что Мономах не любит ездить с большой охраной. И вообще оружие и княжескую одежду он возит за собой в телеге - первое на случай военной опасности, а вторую надевая только при въезде в город… И еще дед говорил, что потерять Руси сейчас Мономаха, все равно что лишиться собственной головы.

            А не обезглавить ли решили одним ударом Русь половцы?

            Хан Белдуз у них самый отчаянный, с такого станется…

            «Ну что ж, - решил Славко. – Тогда пусть поживет! Если только Мономах появится, я сразу выскочу, крикну ему о засаде, и он сам расправится с моим кровным врагом! Меня, конечно, сразу убьют…»

            Замечтавшись, Славко представил, как будет встречать его тогда родная весь: в повозке с зажженной в скрещенных руках свечой. Как будет заламывать руки, вспоминая, что это он спас ее сына, Милуша. И сокрушаться, что не успел выковать засапожный нож, ее муж. Как запоздало будет рыдать, прося прощения и твердя, что так не ценил Славку, дед Завид. И сам Мономах своими руками наденет на его еще теплую шею золотую наградную цепь - гривну…

            «Бр-рр! Почему она такая холодная?» - вдруг чуть было не взвизгнул Славко. И только тут обнаружил, что задремал, а за гривну принял упавший на него с куста комок снега…

            Оглядевшись, он понял, что комок упал не случайно.

            Прямо под куст, за которым он прятался, кто-то бросил голову налима. Очевидно, она была так страшна, что даже Узлюк не рискнул съесть ее… И тем не менее, Славко поглядел на нее с благодарностью – ведь не будь тогда у него на спине этой рыбы…

            «Надо быть внимательней! – обрывая себя на посторонней мысли, решил он. - А то Белдуз такой гривной наградит, которая петлей называется, да на этой же елке повесит!»           Нет, надо лежать тихо и терпеливо ждать, что станут делать дальше половцы…

5

Вспомнив отца, Славко вновь с ненавистью покосился на хана.

            Чем дольше лежал под кустом, наблюдая за половцами, Славко, тем все больше и больше не мог ничего понять.

            Не отдыхать же они сюда и есть налима пожаловали?

            Тогда зачем?

            Он мучительно искал ответ на этот вопрос, присматриваясь к каждому взгляду, прислушиваясь к каждому слову врагов, но это еще больше запутывало его.

В довершение всего, среди бела дня где-то вдалеке послышался волчий вой. Его сменил второй, ближе. И наконец, уже рядом – третий…

            «Что это? Волки луну с солнцем перепутали?» - удивился Славко, однако Узлюк, неожиданно задрав голову, тоже завыл по-волчьи. И тогда он понял, что это - дозорные половцы подали своим какой-то сигнал, а тут ответили, что слышали.

            - Уходить надо, хан! – с тревогой сказал Узлюк. – Там что-то случилось!

            - Но выли не по три раза, а только по одному. Значит, это всего-навсего кто-то едет! Причем не такой уж и нужный нам! - поправил его Куман.

            - По два раза! – упрямо стоял на своем стрелок.

            - Нет, по одному! – уверенно повторил старый половец. – Просто лживое эхо ты принял за верный звук!

            Хан недовольно оглядел обоих и приказал одному из своих воинов:

            - А ну-ка, уз-знай, что там такое!

Половец быстро вскочил на коня и помчался выполнять приказ хана.

            А тот, нанизав на услужливо протянутый ему Узлюком ошкуренный прут новый кусок налима, жадно откусил и блаженно зажмурился:

            - Все думают – набег, набег… А мы тут с-сидим, рыбу едим! М-ммм! Вкус-сную! Сам Мономах, наверное, такую не часто ес-ст!

            Славко, опять услыхав про своего князя, на этот раз даже не насторожился.

            После того, как он решил, что половцы устроили на него засаду, имя Мономаха звучало так часто, что он давно уже понял - не убить они собираются его здесь, а обмануть. И не тут, а где-то в Степи. Но в чем? Как? Об этом хан говорил так туманно, сознательно умалчивая главное, что ничего нельзя было понять…

В этом Славко не мог ошибиться.

            Что-что, а половецкий язык он знал немногим хуже, чем свою, русскую речь.

            Помогла ему в том, сама даже не подозревая, та самая худая женщина, которая вечно ругалась со статной. Побывав однажды в половецком плену, откуда ее только через два года отбили наши, она хоть и с неохотой, но, если Славко помогал ей в огороде, все же отвечала на его вопросы:

            - А как будет по-половецки «мама»? А «красивая»? А как они говорят «найти»? А как на их языке сказать: «Пожалуйста»?