Белый город

  — А вот король наш, — голос Анри дрогнул от горячей любви и восхищения, — государь наш воистину всех превосходит!.. Эта лисица Мануил рядом с ним, прости Господи, как собака в сравненье со львом!.. Ты знаешь, — влюбленную речь Анри на миг прервал молодой здоровый зевок, — ты знаешь, что он венгерцам сказал, ну помнишь, послы приходили, междоусобица у них и все такое, — Ален, наихристианнейший сеньор наш им так и говорит… «Дом, мол, королевский есть храм, а подножие ног его — алтарь». Вот так-то, парень, а ты говоришь — Мануил… (Ни слова о Мануиле, кстати, Аленом сказано отродясь не было). Не люблю я, признаться, этих греков, писарей несчастных — уж очень они много улыбаются!.. Так и кажется, что под своими подрясниками прячут гадость какую-нибудь, кинжал отравленный или еще что. Не пойму, с чего это наш наихристианнейший с ними так обнимается. Хотя, в общем, он всегда прав, да и турнир был сегодня отличный… Ален, это брось вон туда. И загаси лампу, когда уходить будешь, да не забудь про кольчугу… — и через минуту Анри уже спал, широко раскинувшись на огромной кровати. На радость Алену, вконец взмокшему от разговоров о короле. Наутро мессир Анри забыл, чем же это он так удачно дразнил вчера своего трувора, — и слава Богу.

 …Но в в середине октября все резко изменилось. Для Алена это произошло в один день, когда мессир Анри вернулся домой злой, как тысяча чертей, и ударом кулака едва не сшиб с ног улыбчивого работника, отворившего ему двери. Ругаясь, как рутьер, метая глазами бешеные молнии, он пинком отшвырнул скамью в столовой, сел прямо на стол и заорал, требуя вина. Ален в это время сидел на кухне, ел изюм и болтал с Лени, которая охотно объясняла ему, как по-гречески называется та или иная часть обстановки. Они играли в слова.

— Наус, — как раз говорила она ему, изображая рукой нечто покачивающееся на волнах, и мальчик улыбался и хмурил брови, силясь понять ее загадку — корабль? море? или какая-то плавучая птица?

  Но тут жуткий вопль его сеньора, заставивший весь дом подпрыгнуть, сорвал Алена с места. Недоумевая, что бы такого могло произойти, он поспешил на крик — и по пути столкнулся с бледным, трясущимся кирие Алексеем, который шарахнулся от него, как от чумы. Слуга зеленоватого цвета уже тащил бешеному франку кувшин с вином; Ален вошел как раз в тот миг, как его господин выхватил кувшин из рук парня и замахнулся на него, закусив губу от ярости.

  — Грек поганый… Скотина, так бы и пришиб на месте… Пошел, я кому говорю!

  Поганый грек моментально испарился, просто как демон, повинующийся приказу мудрого чернокнижника. Ален изумленно воззрился на своего сира, не понимая абсолютно ничего. Таким он Анри не видел никогда.

  Рыцарь попытался налить себе вина в кубок, но руки его так тряслись, что струя хлынула на стол.

  — А, кровь Господня! Что за чертовщина! — всердцах вскричал он, хватив свободным кулаком по столу.

  — Позвольте мне, мессир…

  — А, это ты. Налей мне вина.

  Ален повиновался, его господин осушил кубок одним длинным глотком и протянул его за новой порцией.

  — Хорошо, что это хоть ты… А то, кажется, не пережил бы возле себя ни одной греческой морды. Так бы и зарубил к ч-чертовой матери.

  Ален не решился спросить, что, собственно, произошло. Зная своего господина, он понимал, что сейчас его лучше не трогать: одно неосторожное слово — и вместо греческой морды подойдет любая другая, а наутро мессир Анри будет очень жалеть, что ни за грош погубил такого хорошего слугу… Он послушно наполнил вновь кубок своего господина и сбегал на кухню за холодным мясом и хлебом, по дороге шепнув Лени, чтобы она заперлась у себя и пока не высовывалась — а то, неровен час, вернутся остальные франки — в похожем настроении…

  Предсказание его сбылось — вскоре заявились и остальные четверо рыцарей, раздавая по пути затрещины и проклятья. Быстро крестясь задом наперед, Алексей бочком-бочком проскользнул к себе в спальню и там заперся, а крестоносцы пили, как рутьеры, в столовой до поздней ночи, на все лады проклиная коварных греков и их смазанные медом змеиные языки. Около полуночи мессир Анри, пошатываясь, встал из-за стола и предложил пройтись по дому — научить драться греческих трусливых собак.

  — Посмотрим, каковы они в четс…чест-ном бою, — заявил он, шаря у пояса в поисках меча. — За спиной гадить — это мы все умеем, а ты вот возьми меч и докажи, что ты мужчина, раз уж ты такая дерьмовая подлюга и враг честных христиан!..

  На этот пламенный призыв немедля откликнулось еще два рыцаря, один из которых, чтобы стоять более-менее вертикально, вынужден был держаться за столешницу.

  — Пойдем, повыковыриваем гадов из их грязных нор! А потом на улицу — надо бы им на прощание устроить праздничный костер, как вы думаете?..