Белый город

Правда, людям, живущим в двадцать втором веке, ледяной дождь уже не помеха. Дороги им не нужны: в это время официально объявляют каникулы, и никто не выходит из дома. Электрические провода протянуты под землей, а само электричество добывают, используя силу ветра. Наука развита настолько, что поставлена на службу быта для каждого, и человек получает все, что требуется, не покидая своей «объуюченной» по последнему слову техники крепости. А информационные технологии позволяют передавать мысли и делиться чувствами на расстоянии.

«Ледяной дождь стал вечностью, как и мы сами, – вздохнул Влад, плеснув себе виски. Алкоголь, пожалуй, единственное изобретение человечества, которое время бессильно переделать или отменить. Он мирит человека с противоречиями, как в окружающем мире, так и внутри него самого.

«Альбинони, адажио», – мысленно произнес Влад, подключаясь к калейдоскопу, и со стен и потолка комнаты, как капли дождя, заструились звуки совершенной музыки прошлого. Пронзительно прекрасное падение в ледяную пустоту.

«У тебя никогда не будет меня, как у меня – не будет тебя, – писала Полина. – Мы забываем. Ты не помнишь меня, я не помню тебя. Мы не любим друг друга. Мы ищем лишь эйфории, мы любим лишь состояние любви. Я старалась запомнить тех, кто научил меня любить, подарил нежность, был рядом, но потом приходили другие. И с ними все повторялось: также чувственно и прекрасно. И я замещала прошлое настоящим, стирая свою душу-память. Да, не с тобой – с другим, по-другому, но кругу, по кругу. Прикосновение – эмоции – чувства – мысли – сны – эйфория мечты – боль – пустота. И я снова иду дальше. Мимо тебя, но по кругу – по кругу. Ты дал мне, нет, скорее вскрыл, взломал во мне какое-то слишком БОЛЬШОЕ знание, и теперь мне нужно только расшифровать и понять его, постичь тайну. Кажется, „я разгадала знак бесконечность“[57]… Эфемерность мечты. Пустота эйфории».

Почти пророчество. Эмоции в чистом виде. Только те, что нужны здесь и сейчас. Люди живут бесконечно долго или столько, сколько сами того захотят. Но человеческая память не безгранична, поэтому все хранится внутри единого мозга планеты, и каждый может подключиться и получить еще и еще солнца в дождливый день. Ответ на любой вопрос. Музыку прошлого. Живое человеческое тепло, ведь понятия семьи уже нет в том смысле, который вкладывали в него их смертные предки. Попробуйте сказать: «Да!» человеку в ответ на предложение: «…в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас», если жить с ним придется не двадцать и даже не пятьдесят, а триста, пятьсот, тысячу, десять тысяч лет. Не скажете! Напротив, вы станете любить снова и снова. Других, по-другому, но по кругу, по кругу. Не думайте, что все мы обладаем красотой и уникальностью снежинки. Все повторяется, и все замещается.

Влюбиться в тысячный раз? Все лица Земли сольются в одно. Сочинить стомиллионную по счету симфонию? Но в ней, как и в первой – только семь нот, которые уже давно сыграны предками и проиграны нами. Написать миллиардный роман? Но в мире лишь четыре сюжета, а Бог давно уже совершил самоубийство от скуки.

Вечность застыла мгновением. Стирание души, умение забывать – как предохранитель от эмоционального выгорания. Не существует ничего в мире, кроме неуловимо текущего «сейчас». Все остальное – иллюзия, игра нашего воображения. Есть только ветер, который мы изо всех сил пытаемся, но не можем удержать. Все остальное мы забываем. Обнуляется история, обнуляются человеческие души. И только догорающая осень – прекрасна, ледяной дождь – вечен, а предчувствие весны – неизбежно. Всегда, как в первый или в последний раз, потому что лишь они – дыхание жизни. Тогда чем же все-таки возможность жить бесконечно долго отличается от жизни смертных, кроме количества прожитых дней?

«Если у меня в запасе будет жизнь длиной в тысячу лет, – писала Полина, – то я смогу овладеть формой и постичь тайну слова. И тогда со страниц моих записных книжек взлетят птицы, оживут маски танцовщиц, шутов, королей и бродяг. Не соглашусь с Довлатовым, что „литература предрешена, а писатель не творит ее, а как бы исполняет, улавливая сигналы“, и что „чувствительность к такого рода сигналам и есть Божий дар“.[58] Чувствительность можно развить, постоянно срезая бритвой верхний слой огрубевшей плоти. Восприятию можно научиться. Нужно просто обнажить нервы.

Если чуть внимательней взглянуть на женские образы с картин Леонардо да Винчи, то становится ясна тайна Джоконды как magnum opus[59] Художника. Он всю жизнь рисовал полюбившийся ему изгиб губ и загадочную полуулыбку – ту, по которой сходит с ума весь мир. Это тренировка, совершенствование мастерства! Не более того. Помните, как Гран до бесконечности переписывал единственную строчку: «Однажды, прекрасным майским утром стройная амазонка на великолепном гнедом коне скакала по цветущим аллеям Булонского леса»? Этой фразой Камю увековечил себя.[60] Алмаз нужно шлифовать, чтобы он стал бриллиантом.