Белый город (СИ)

Лечу, приземляюсь. Слава сияющему, это не воины. За воинов пришлось бы отвечать, они всегда правы, в любой стране, а это просто бандиты. И полузадохнувшийся колдун, такой же ободранный, грязный, воняющий давно немытым телом и черемшой. Как же ты дошел до жизни такой?.. Ты же Думающий?!

Извлекаю из его мерзких штанов тёплый камень, воровских ножей у этого фрукта явно нет. Да, это он шевелил мне кишки, нашептывая об опасности. Всех четверых связали, веревки нашлись в мешках, только предназначены они были не своим хозяевам. Снимаю чужой фантом, травку с цветочками, все свои стенки, лик героя, сейчас нюхающего пыль.

Хо-зя-ин! Ты где? Вставай, приехали. Поднимай, поднимай головку, храбрец, будешь дома хвастать победой и ужасными опасностями на пути. Пять? Шесть? Лучше, семь бандитов расшвырял ты на дороге, а нам давай четыре медных монеты! Некогда ему!.. Видали, орла? Зачем ты пинаешь связанных, мужественный Арджах-Баш? Хочешь оставить "следы победы"?!

Пашка деловито собрал луки и ножи, по всем воинским канонам это добыча победителя, сложил в один из мешков, выкинув его содержимое на траву. Мы берём только своё! Теперь четыре пальца в нос хозяина. Сопи, сопи в дырочки! Жадюга! Но стребовать надо, легенда такая! Давай, не жалей, вон тебе оставшихся три тощих мешка с рваньём в качестве трофеев, и эти уроды, забирай, корми, владей!

Пашка демонстративно тщательно пересчитывает четыре монеты, как дурачок, потом показывает на пленных и себе по горлу пальцем — чик! Резать?.. Ишь, как глазки забегали. Ну-ка, купец, быстренько сложи интегрально, что проще, покормить черных птичек, всё ещё кружащих сверху, или тащить эту падаль хассанскую за собой, кормить в дороге, рисковать, чтобы потом продать за гроши? Задумался, калькулятор?

Показываю ему знаками, пусть тащат арбу, а то мы устали. Последний аргумент является, видимо, решающим в сложном многочлене. Ответ получен, звучит клятва верности, насколько я понимаю обрывки фраз, вартаки разбиваются попарно и "сам" приматывает их к коротким оглоблям, оставляя руки связанными.

Молодец, хозяин! Доверяй, но проверяй! А эти готовы ему руки лизать за то, что жить оставил! Что ж, может и споёмся. Я, как последний стукач, нашептываю хозяину простой, резонный вопрос, нет ли чуть подальше друзей у этой четверки? Он спрашивает, возбуждая память испуганных пленных ножиком, ответ отрицательный. Проверить трудно, остаётся только поверить. Колдуну я показываю его же камень и свой кулак. Может, поймёт? Во всяком случае, кивает.

Мешки упакованы, арба поехала, а мы теперь идём налегке, наши луки болтаются на оси тележки, сзади, наготове, так спокойнее. И целее будут. Зазвучала песня, ах, весёлый у нас повелитель, Арджах-Баш! Ему тоненько вторит тягловая команда. "Нам песня строить и жить помогает", как известно! Сам бы подпел, но слов не знаю. Прощайте, птички, ищите себе другое мясо, а как найдёте, покружите сверху!

Теперь мы стали двигаться быстрее, зной ослаб, легкий ветерок поднялся на выходе из балки, природа подбадривает своих победителей. Тропа опять спустилась и вышла к ручью, около которого наш напуганный куриш долго водил носом, высматривая вторую засаду, потом послал нас вперёд, мы сходили, умылись, попили вдоволь ледяной воды. Вернулись. Посмотрели памятник "Арджах-Баш на арбе". Он как сидел, так и не сдвинулся ни на миллиметр, бедолага! Опасается!

Стали есть, и тут выяснилось, что пленных кормить не надо, они погрызли то, что лежало в их же мешках. Ну, купец! Настоящий торгаш! Эконом! Сразу сообразил!

К вечеру добрели до селения. Ручей всю дорогу бежал рядом и рассказывал, как нелегко ему в этой жаре сохранить своё тело на горячей глине и раскалённых камнях, и, если бы не родники, вливающиеся родственники, никогда бы не добраться, бедолаге до реки.

Жалкий вид первого встреченного кишлака поразил меня больше, чем жадность хозяина. Глина с соломой и навозом, отец на Земле говорил, что у казахов оно называется "саман", это главный строительный материал. Он, несмотря на малую внешнюю привлекательность, хотя бы, не размывается дождями. Из длинной лозы набирается полусферический каркас и промазывается этим самым. Говорят, стоит всю жизнь!

Наверно, недлинная эта жизнь, при ужасном количестве жирных мух и тощих мышей, но всё же она теплилась грязными ребятишками, играющими в круге засохшей глины, вытоптанной босыми ногами. Как и говорила мне когда-то давно красавица Ланат-Ка, образ которой как шило торчит в Пашкиной голове, сопливые ангелочки, недолго думая, включились в весёлую игру и попытались закидать чужеземцев любимым продуктом, навозом, но тут же получили его назад, в свои умильные, наглые мордашки. После нескольких попыток детки поняли, что эти ириты — ненормальные и побежали жаловаться к матерям, а потом переключили свою жизнерадостность на пленных бандитов.