Белый и чёрный (Рассказы)

Освоившись у Михалыча, Белый окреп, раны на его лапах затянулись. Он раздался в груди, стал держаться уверенней. Случалось даже, облаивал прохожих, давая понять, что на складе появилась охрана.

Белый сильно привязался к Михалычу. С утра сидел на крыльце и прислушивался, когда тот проснётся, а заслышав шаги и кашель, начинал вертеться и радостно поскуливать.

Михалыч открывал дверь, гладил пса, шёл в сарай за дровами. Белый забегал вперёд, подпрыгивал и весь сиял от счастья. После завтрака Михалыч доставал рюкзак, брал ведро — собирался в лес за грибами и орехами. Заметив эти сборы, Белый нетерпеливо вглядывался в лицо Михалыча, так и пытался выяснить, возьмёт он его с собой или нет?

— Ладно уж, возьму, куда от тебя денешься, — успокаивал его Михалыч, прекрасно понимая, что с собакой в лесу и спокойней и веселей.

В полдень Михалыч ходил на почту, потом в столовую, и пёс всюду его сопровождал. Со временем Белый так изучил Михалыча, что угадывал его настроение, перенял кое-какие его черты, и даже подражал его походке. Но ближе к зиме Белый внезапно исчез.

— Думается, загребли твоего пса, — как-то обронил Михалычу шофёр Коля. — Намедни фургон ловцов катал по окрестности. И правильно. Надобно отлавливать одичавших псов. Нечего заразу всякую разносить. Они ж вяжутся с лисицами, а у тех чума, лишай.

Коля слыл бесстрашным мужчиной, поскольку водил свой «газик» на бешеной скорости, входил в столовую, толкая дверь ногой, и сразу заслонял собой всё; говорил зычно, с присвистом. Он был безвозрастный, суетливый, с безумными глазами и гнусной, жуликоватой улыбочкой. Коля носил вызывающе яркие рубашки и галифе.

— Они, ловцы, щас демонстрируют новое изобретение, — возвестил Коля с довольной улыбочкой. — Душегубку. Вывели выхлопную трубу в фургон и, пока катят в райцентр, травят собак газом. Быстро — раз, два и готово.

— Дурак ты, — буркнул Михалыч, брезгливо поджав губы. Потом постоял в раздумье, осмысливая изощрённо-агрессивные методы убийства животных, и заспешил к автобусу, проклиная «разных, начисто лишённых жалости».

— Сердобольный больно! — крикнул ему вслед Коля в лихорадочном возбуждении.

Действительно, через равные промежутки времени в посёлок наезжали собаколовы. Дико преувеличивая количество бродячих собак, высокие инстанции давали предписание об их отлове.

Михалыч приехал в райцентр на живодёрню.

— Ежели собака с ошейником, ждём хозяев три дня, а ежели без ошейника, убиваем сразу, — возвестил Михалычу мужик с оплывшим лицом. Поди в загон, там вчерась привезли новую партию, небось сортируют. Там есть пара белых. Может, один твой кобель, — отчеканил мужик с каким-то ожесточением, точно собаки были его заклятыми врагами.

В загоне было много собак. Предчувствуя казнь, одни из них в страхе жались к углам и тяжело дышали, высунув языки, другие стояли, обречённо понурив головы, и только судорожно сглатывали, третьи в смятении и отчаянии бросались на решётку. У всех собак на шеях зияли кровоподтёки от щипцов собаколовов. Некоторые поджимали перебитые лапы, а один пёс корчился в предсмертных судорогах. Белой масти были только две низкорослые дворняжки. Михалыч смотрел на собак, и его сердце сжималось от человеческой жестокости.

Белый появился через неделю. Худой, замызганный, заливаясь радостным лаем, он нёсся из леса к дому Михалыча, а за ним, смешно переваливаясь, семенил… медвежонок. Бурый медвежонок с чёрной лохматой головой.

— Где ж ты пропадал, чертёнок? — встретил его Михалыч. — И кого это ты с собой привёл?

Белый прыгал вокруг Михалыча, лизал ему руки, а медвежонок стоял у склада и недоумённо смотрел на эту встречу. Вытянув морду, он некоторое время сопел, принюхивался, потом присел и помочился. Белый подбежал к нему, боднул, как бы подбадривая, приглашая подойти к Михалычу поближе.

— Похоже, и не годовалок ещё, — вслух сказал Михалыч, разглядывая нового гостя. — Совсем несмышлёныш, даже человека не боится. Наверно, мать потерял и потянулся за Белым. Но как они свиделись?

Так и осталось для Михалыча загадкой, где всю неделю пропадал Белый и каким образом нашёл себе необычного друга.

Чёрный, как назвал медвежонка Михалыч, оказался доверчивым, с весёлым нравом. Оставив метки вокруг склада и дома Михалыча, он застолбил собственную территорию и стал на ней обживаться: в малиннике вдоль забора собирал опавшие ягоды, в кустарнике за складом откапывал какие-то коренья, в ящике, куда они с Белым забирались на ночлег, устроил подстилку натаскал прутьев, соломы, листвы. А под старой яблоней-дичкой облюбовал себе место под игровую площадку: приволок деревянные чурки и то и дело подкидывал их, неуклюже заваливаясь на бок, или забирался на яблоню и, уцепившись передними лапами за сук, раскачивался с осоловело-счастливым выражением на мордахе. По утрам Чёрный подолгу прислушивался к поселковым звукам: крикам петухов, гавканью собак, мычанию коров, людским голосам, сигналам автобуса. А по вечерам, встав на задние лапы, зачарованно рассматривал освещённые окна и огни фонарей.