Белый индеец

— Молодые и старшие воины, которые учатся стрелять из огненных дубинок, знают, что скоро мы обменяемся с белыми вампумами в знак дружбы. Но не все люди видят будущее. Многие хотят войны с белыми.

— Это глупо, — сказал Ренно. — Их слишком много, и у них есть огненные дубинки.

— То же самое я сказал на совете, и многие согласились со мной. Среди сенеков есть люди, которые не любят тебя, Ренно, потому что ты пришел к нам от белых. Эти люди глупы, ведь ты — первый из воинов-сенеков. Но мудрые слова не доходят до их ушей, многие хотят вернуться во времена предков, во времена, которые ушли.

Ина посмотрела на мужа. Гонка едва заметно кивнул. Женщина коротко вздохнула и заговорила:

— Ренно, ты самый молодой из воинов, но у тебя уже семь скальпов за поясом. Твой отец и я гордимся тобой, и многие люди разделяют нашу гордость. Но есть такие, кто не любит тебя, потому что у тебя светлые волосы и глаза. Больше всех ненавидит тебя хранитель веры, отец Йалы.

Ренно вздрогнул, словно его ударили по лицу.

— Ты должен знать это.

Сын с трудом сдержал себя.

— Йалу, — медленно начал он, — отослали к родственникам онейда, чтобы она не стала моей женой, когда я вернусь из селения гуронов?

Ина сочувственно кивнула.

— Мы не стали говорить тебе, сын мой, — сказал отец, — потому что не хотели причинить боль. Но хорошо, что ты все узнал сейчас. Маниту посылают испытания тем, кого любят, чтобы знать, хватит ли у них сил вести за собой наш народ.

Ренно сглотнул ком, образовавшийся в горле. Отказаться от Йалы было труднее, чем пройти все предыдущие испытания.

— Йала не станет твоей женой, — сказала Ина. — Ее отец не изменит своего решения.

— Так что забудь о ней, — подхватил Гонка. — Ты должен доказать маниту, что достоин их веры.

Ренно был оглушен. Выбора не оставалось, и юный воин тихо ответил:

— Да будет так.

На высоком берегу реки Святого Лаврентия, недалеко от города Квебека, стояла самая крупная во всей Северной Америке крепость — Цитадель. За высоким частоколом находилось множество деревянных и каменных домов, плац, административные здания, жилища старших офицеров и резиденция местного правителя. Это было сердце и мозг Новой Франции.

Губернатором колонии был граф де Шамбертен, правивший этой дикой, бескрайней землей от имени Его Христианнейшего Величества Людовика XIV. Граф де Шамбертен был маленького роста и совершенно непредставительного вида и пытался компенсировать внешние недостатки роскошным, расшитым золотом костюмом. Камзол скрывал узкую грудь; длинные локоны падали на плечи.

Губернатор сидел в резном кресле с высокой спинкой, которое было точной копией трона Людовика XIV. Де Шамбертена окружали его обычные собеседники. Официальная супруга, в платье с неприлично глубоким вырезом, которое, возможно, пришлось бы к месту в далекой Европе, но в этом городе казалось нелепым, сидела со скучающим лицом. Доверенный адъютант, имевший привычку разгуливать по собственным покоям в женском платье, непринужденно болтал с очень красивой девочкой-метиской, которая иногда получала сомнительное удовольствие, разделяя ложе с королевским губернатором.

Полковник Алан де Грамон не нуждался в подобной аудитории и с трудом скрывал презрение к самому Шамбертену.

Прямой и подтянутый, в бело-золотом мундире кавалерийского офицера, с париком на выбритой голове, Грамон прошел во внутреннее помещение дворца, остановился и отдал честь.

Губернатору очень нравилось заставлять Грамона немного постоять перед тем, как предложить ему стул.

— Астролог предсказал мне, что днем меня ждут дурные известия, — капризно заговорил Шамбертен, сажая метиску к себе на колени и начиная ее ласкать. — Но я и представить не мог, что меня ждет такая неприятность, как встреча с вами.

Алан де Грамон и не пытался скрыть нетерпение:

— Мне нужно поговорить с вами наедине, монсеньор.

— У меня нет секретов от моих близких.

Метиска еще сильнее прижалась к нему. Грамон заговорил строже:

— Не дозволяется обсуждать вопросы безопасности Короны в чьем-либо присутствии. Этот приказ подписан лично Его Величеством.

Губернатор нетерпеливо вздохнул, столкнул девушку с колен и жестом велел всем выйти.

— Что же такого произошло, о чем никто не должен знать?

— На днях из английских колоний вернулся один из моих лучших лазутчиков…

— В такую мерзкую погоду? — перебил его Шамбертен, указывая на покрытое инеем окно.

— Для моих людей погода — не препятствие.

Губернатор взял со столика бокал и отхлебнул вина.

— Монсеньор, — продолжал полковник, — мы столкнулись с большими трудностями. Несколько месяцев назад англичане из Массачусетса и Нью-Йорка доставили оружие ирокезам. Насколько мне известно, теперь сенеки располагают по меньшей мере тремя сотнями стволов и еще сто находятся у могауков.

Шамбертен от возмущения чуть не поперхнулся вином:

— Безобразие! Они воспользовались нашим же приемом! Мы первые дали оружие гуронам и оттава!

— Именно так, монсеньор. И теперь необходимо принять ответные меры.

— Как только станет теплее…

— Естественно. Но у нас есть люди, которые могли бы заняться этим в любое время года.