Так продолжалось до XV столетия, то есть до того, как появилась печатная книга и получила распространение гравюра. С этого момента чернила и бумага становятся для европейской культуры проводниками в новый мир, где господствуют два цвета – черный и белый. Раньше, в Средние века, сочетание этих двух цветов можно было встретить не так часто. Оперение некоторых птиц (например, сорок), шерсть некоторых домашних животных (лошадей, коров, собак), облачение монахов-доминиканцев (белая ряса и черная накидка68), некоторые гербы и знамена – вот и все. Не так уж и много, по правде говоря. С другой стороны, начиная с XI столетия появлялись многочисленные и разнообразные поводы для того, чтобы ассоциировать либо противопоставлять белое и красное, будь то христианская литургия, повседневная жизнь мирян, социальные коды или литературное и художественное творчество.
В библейских текстах редко, очень редко встречаются упоминания о цвете. В некоторых книгах (например, Второзаконии) от начала до конца нет ни одного хроматического термина; в других о цвете упоминается только тогда, когда речь идет о тканях; в каждом таком случае непременно указывается оттенок (светлый или темный, сияющий, яркий, тусклый), а также материал (золото, серебро, слоновая кость, черное дерево, драгоценные камни, лен, пурпур, кошениль): все это явно важнее, чем собственно цвет. Вдобавок в древнееврейском языке, на котором написан Ветхий Завет, нет ни одного термина, обозначающего цвет как таковой, а в арамейском слово tseva’ относится скорее к краске, чем к цвету. Если же все-таки появляется упоминание о цвете, он никогда не рассматривается абстрактно, а только как характеристика некоего элемента материальной культуры или повседневной жизни, будь то ткань, одежда, человеческое тело, скот, пища. Но несмотря на эти ограничения, можно четко проследить неоспоримый лексический и хроматический факт: большинство упоминаний относится к красному и белому. Реже встречается черное; еще реже – желтое и зеленое; что же касается синего, то в библейских текстах о нем не говорится вообще: слово tekelet, которое авторы современных переводов Библии ошибочно толкуют как синий, в действительности означает либо фиолетовый, либо цвет одной из красок, созданных на основе пурпура69.
Дадим слово лингвисту Франсуа Жаксону, который произвел скрупулезный разбор наиболее древних текстов Ветхого Завета, доступных на древнееврейском и арамейском языках. Чтение заняло много времени, но результаты оказались скромными: «В Библии о цвете говорится мало, и в очень специфическом контексте: либо в описании домашнего скота (наряду с такими определениями, как „пестрый“ и „полосатый“), либо в описании кожных болезней (здесь чаще всего упоминается белый цвет); а еще в описании великолепных тканей для священных обрядов (при этом чаще всего упоминаются красный и различные тона пурпура). В определенных фрагментах упоминания цвета способствуют формированию эмблематических систем, которые еще только начинают складываться»70.
Что касается белого цвета (laban), то из мест, где он упоминается, можно узнать немало поучительного. Например, из главы в книге Левит, где идет речь о коже и о проказе. Здоровая кожа, как добротная ткань или шерсть жертвенного животного, должна быть чистой, без пятна и без изъяна. Если белизна тусклая, загрязненная или запятнанная, это знак болезни либо греха. Ее следует отвергнуть. Когда белый рассматривается в положительном аспекте (то есть в большинстве случаев), он противопоставляется черному или же цветам вообще (Притчи, Числа, Премудрости). Напротив, в Книге Есфири, где много описаний, белый не упоминается вовсе: он слишком строгий и слишком целомудренный, чтобы соответствовать образу пышного и развращенного персидского двора; поэтому он уступает место золоту и пурпуру, ярким, будоражащим краскам Востока. Но Книга Есфири – исключение. Как правило, хроматических терминов в Ветхом Завете немного (Талмуд в этом смысле гораздо богаче), и определить, о каком именно оттенке идет речь, нелегко. Зачастую дело могут прояснить только сравнения: цвета льна, как вороново крыло, похожий на кровь.