Белый камень Эрдени

- А почему камень смешивает тысячу веков?

- Есть камни, смешивающие сто веков.

- А этот, который в озере, смешивает тысячу?

- Этот - тысячу.

- А почему белый спустившийся с неба дворец вы назвали резным?

- Народ так говорит. Значит, такой дворец.

- А почему дворец поднялся с шумом и гулом?

- А ты видел, чтоб дворцы подымались на небо без гула?

- А где-нибудь на земле еще есть такие поющие камни?

- Конечно, есть, но никто не знает, где они.

- Откуда же вы знаете, что есть?

- Народ говорит.

- А народ откуда знает?

- Народ все знает: что было давно-давно что будет дальше-дальше вперед. Все народ знает.

- Но молчит?

- Ага, молчит, маленько не говорит.

- А скажет когда-нибудь?

- Конечно, скажет.

- А когда?

- Не знаю, я мало-мало знаю, в книги надо искать, в книги.

- В каких книгах?

- В толстых-толстых, семь рядов - золотые буквы, семь рядов серебряные, семь рядов - из красной меди. Вот какие книги!

Тут вернулся Виталий, черной тушей выплыл из темноты, - я чуть не вскрикнула и прижалась к Янису. Виталий молча, ни слова никому не говоря, нагреб полную миску каши и, сипло дыша, ушел в палатку. Мы посидели еще немного и пошли спать. Я насильно заставила Яниса выпить на ночь меду снотворные таблетки уже не действовали.

Ночью я проснулась от какого-то странного шума. Сначала я подумала, что это лошадь бьет копытом по пустому ведру, но, прислушавшись, поняла, что тут что-то не так. Осторожно выглянув из палатки, я увидела Виталия, - в сером предутреннем сумраке он казался еще толще, еще ужаснее. Что он делал, я так и не поняла, потому что сразу же спряталась от страха под одеяло. По звукам, которые он издавал, похоже было, что он торопливо выскребал ложкой из ведра остатки вчерашнего супа.

Утром обнаружилась пропажа продуктов: исчезла вся тушенка, все брикеты с кашей и сухари. Остались постное масло, пшено, мука, немного хлеба и сгущенка. Нетронутыми оказались также чай, соль, перец, лавровый лист и молотый кофе. Я, как ответственная за провиант, забила тревогу. Никто ничего не видел, никто ничего не брал. И всем вроде безразлично, куда девались продукты, - одна я, как дурочка, все никак не могла успокоиться. Действительно, это настолько на меня подействовало, что весь день я ходила сама не своя. Все говорили: да брось, завалились куда-нибудь, да успокойся, да плюнь, а я не могла. Страшно было как-то и непонятно. Не могла же я подозревать кого-нибудь из нас...

Вторую и третью ночь озеро почему-то молчало, хотя ночи были ясные, полнолунные, теплые. Янис спросил об этом Василия Харитоновича. Он, по обыкновению, долго думал, потом сказал:

- Наран-батор поправляется, коня поправляет. Очень много сил надо, чтоб так-то землю трясти. С третьей на пятую ночь опять затрясет.

Янис выслушал старика с жадным вниманием, подавшись к нему и перекосившись от напряжения.

- То есть каждую четвертую ночь трясет? - спросил он.

Старик кивнул, почмокал губами и сказал:

- Большой газар-хеделхе будет.

- Почему? - спросил Янис.

- Наран-батор слабо тряс, силы берег, - ответил старик.

- А хур так же, как обычно, играл или слабее? - опять заприставал к старику Янис.

- Большой газар-хеделхе - большая игра, малый газар-хеделхе - малая игра, - монотонно произнес старик.

Янис хотел еще что-то спросить, но, схватившись за живот, ушел в палатку. Я намешала меду в горячей воде и заставила его выпить полкружки. Мед при желудочных расстройствах тоже хорошо помогает. Янис, завернувшись в одеяло, скрючившись, чуть постанывал. Я предложила грелку, но он отказался и попросил оставить его в покое. Хара все крутился возле, я думала, что он голоден. Но когда я вывалила ему пшенную кашу на постном масле - остатки ужина, он понюхал и отошел. Старик, сидевший на камне возле огня, посмотрел на него и сказал что-то по-бурятски. Хара поджал хвост, прижал уши и ушел в темноту. Старик недовольно поворчал и снова принялся за свой бесконечный чай.

Прибравшись, я ушла в палатку. А надо заметить, что мы с Ириной спали в одной палатке, а Янис, Виталий и Василий Харитонович - в другой. В нашей палатке было пусто, еще с обеда Ирина с Виталием ушли куда-то и до сих пор не вернулись. Я легла, но долго не могла уснуть...

5. РАССКАЗЫВАЕТ ВАСИЛИЙ ХАРИТОНОВИЧ МУНКОНОВ

Идешь в горы - бери лошадь и собаку. Не возьмешь лошадь, будешь без ног и без ушей, не возьмешь собаку, будешь без нюха и без сторожа. Хара добрый пес, только шибко любопытный. Попадает ему, но такой от рождения. Лоб-Саган староват, силы не те, зато без слов все понимает, сам куда надо идет, и, ох, терпеливый. Хару и Лоб-Сагана ни на какие драгоценности не променяю, ни за какие деньги не продам - однако подарить могу хорошему человеку. Но разве хороший человек возьмет такой подарок? Ведь собаку взять все равно что руку у друга взять, а лошадь взять все равно что ногу у друга взять.