Белый Харбин: Середина 20-х

В Харбине выпускал вместе с Е. С. Кауфманом газету "Рупор", вместе с профессором Устряловым — журнал "Окно"; издал свои сборники стихов "Киоск нежности" (1920), "Пьяное сердце" (1922), массу совершенно прелестных эссе, стихотворных переводов с китайского и японского; писал рецензии на театральные постановки и художественные выставки. Основатель харбинских шантанов: клуба "Шантэклер", кабаре "Черная Кошка", "Кабачок Богемы" — вел в них (на высоком, надо сказать, художественном уровне!) литературно-художественную часть, выступал как артист, пел, танцевал… Поэт. И в свои 30 лет первый в Харбине забияка, скандалист и даже… дуэлянт. В 1924 г. провел за это 20 дней в харбинской тюрьме и заплатил большой денежный штраф…

Вернулся на родину в 1926 г. Спустя несколько лет в харбинских газетах писали, что Алымов отбывает срок в Соловецких лагерях. Но уцелел. Умер в Москве 29 апреля 1948 г.

Как видим, Алымов вел бурную "богемную" жизнь, был дьявольски талантлив и, может быть, именно поэтому мало работал над отделкой своих многочисленных в 20-е годы работ. Это подметил С. А. Маманди. В заметке "В "Черной Кошке"" он писал:

""Черная Кошка" продолжает быть интимным кабачком значительной части местной богемы. Любимым автором здесь по-прежнему является молодой поэт Сергей Алымов, умеющий сочинять, но не желающий работать над своими грациозными выдумками. Для примера укажу некоторые строки из его новой "шануаретки". Нельзя сказать "фрак души раздев", это не по-русски; русский человек сказал бы: "фрак снять", а не "фрак раздеть". Нехорошо звучит: "На себе исполнил пару огненных сонат". Стихотворный юмор имеет свои законы и свои пределы. Совершенно неправильно указание, что "цветы живут весною, осенью их нет". Все эти шероховатости — результат непростительной для молодого автора небрежности".

Его "Киоск нежности: Лирика женщины, изысканности и любви: Стихи" (обложка московского художника Н. Гущина). Харбин, 1920 — был встречен в Маньчжурии и Харбине восторженно. Алымов стал кумиром молодежи.

В "Рупоре" С. Алымов был редактором, заведующим литературной частью, и сделал для становления газеты очень многое. Главное — он превратил ее в зеркало артистической и литературной жизни Харбина, что делает "Рупор" сегодня исключительно ценной для бытописания города (т. е. во многом в первую очередь для историков Харбина). При Алымове в "Рупоре" печатались все харбинские поэты и прозаики.

"Литературно-художественный театр" — так именовал себя шантан Алымова "Кабачок Богемы" (характерным подзаголовком) располагался в доме Хаиндрова по Китайской, 44. Имел президиум: Л. Х. С., С. Алымов, М. Бакалейников, Я. Градов, И. Дальгейм и Борис Радов. Таинственный "Л. Х. С." — кто это? Я выяснить не сумел.

Кабачок имел хорошую литературную часть, с его сцены звучали пародии, шаржи, интермедии, шутки. "Вся богема у себя в кабачке. Вход бесплатный. Ресторан при театре И. Л. Хаиндрова открыт круглые сутки", — взывала реклама.

В 1920 г. второй премьерой в "Кабачке" исполнялись "Пантеон любовниц" и пастораль "Последний мираж", автором которых был С. Алымов.

Заведовал он и литературной частью театра-кабаре "Кривой Купидон", имевшего летний сад (Магазинная, 3).

Объем книги не позволяет рассказать о С. Я. Алымове больше.

Теперь о Федоре Леонтьевиче Камышнюке. Молодой талантливый поэт, для которого пребывание в эмиграции, видимо, оказалось фатальным (в последующий период я о нем что-то больше ничего не слышал), заставил говорить о себе любителей поэзии, когда выпустил в свет свой первый поэтический сборник "Музыка боли: Стихи" (Харбин, 1918).

Его внутренние подразделы — "Зорьные зеркала", "Свете тихий", "Излом", "Мистерия хаоса", "Молнии в сумраке", "Глубины наркозные", "Ледянолилии", "Музыка боли" — говорят исключительно о внутреннем мире поэта, это "поэзия (его) израненной души".

В "Вестнике Маньчжурии" на сборник была дана профессионально написанная рецензия "Н.А." (не Арсения ли Несмелова?).

По мнению рецензента, в стихах Ф. Камышнюка обнаруживается несомненное поэтическое дарование, но вместе с тем чувствуется зависимость от Бальмонта, не наблюдается особенного богатства приемов и конструкций, — напротив, — в некоторых отношениях замечается большое однообразие, назойливо повторяются некоторые слова. "Но самого резкого осуждения, — пишет Н.А., — заслуживает ультра-модернистская форма стихотворений последних двух отделов". Примером он приводит следующий пассаж:

Еще завесу одну подъемлю, —
О, боль предчувствий, рубиноткани!..
Какие ночи, сумракоземли
Возникнут зыбко в путях исканий?
Еще мгновенье — взогню бездонья.
Встает звеняще, всклубятся дымно,
Вольюся в хмельный закатозвон я,
Огнеплетями просвищут гимны.