Белый хрен в конопляном поле

Король вытолкнул обомлевшую фрейлину Чумазею за дверь:

— Как придешь в себя, вели оцепить башню и никого не впускать.

Загремел толстенный засов.

Пути наверх было двести ступеней — ни больше, ни меньше. Бабка Инженю все равно бы туда только к утру добралась.

На рассвете железная дверь открылась.

Король вышел из башни, держа на вытянутых руках большой деревянный ларец, украшенный магическими рунами. Чумазея сроду не видела такого в покоях королевы. Стремглав поставил ларец на землю и запер за собой дверь.

Тело несчастной горничной уже унесли.

ГЛАВА 22,

в которой произносится большое количество тостов при почти полном отсутствии закуски

Шуту хорошо — ему все можно, он веселый сирота среди серьезных семейных людей.

Вот министру, казначею, полководцу было бы не с руки сидеть в кабаке с послом иной державы — могут заподозрить в сговоре, даже если эта держава считается дружественной. На то к министрам, казначеям и полководцам приставлены особые люди, и это водится даже в такой бесшабашной стране, какова Гран-Посконь. И не хотели, да пришлось завести таких особых людей. Чаще всего под видом толмачей.

А шуту все можно. И толмача ему не нужно.

И с бонжурским послом они знакомы давным-давно: Пистон Девятый назначил на эту должность графа де Кадрильяка, некогда юного оруженосца, что сопровождал будущего бонжурского монарха в опасном пути из Варягии в Бонжурию, а также во всех прочих походах. Так что это была встреча старых боевых товарищей-комбатантов.

Не одни они — вся столица гуляла, оплакивая гибель королевы и радуясь рождению наследника.

— Признаюсь, дружище, я не узнаю нашего доброго капитана Ларусса. В проклятом Чизбурге его словно подменили. У вас в народе ходят упорные слухи, что он обезумел, ворвался в башню и перебил там всех, включая свою королеву…

— Ну, всех слухов не переслушаешь, — сказал Ироня. — Про эту башню и раньше говорили, что там неладно. Голоса какие-то, свечение по ночам… Но не верится мне, граф, чтобы мог он поднять руку на Алатиэль. Да и за пьянство на посту он никого смертью не карал. По морде — это да, у него на это дело рука легкая. То есть тяжелая, но все равно легкая. Вернее, скорая. И уж подавно не стал бы он глумиться над телами.

— А что говорит сопровождавшая короля дама?

— Бабка, что ли? Да она и до того была глупа, а тут и вовсе спятила.

— И все равно он вел себя весьма странно. Отчего никто не видел останков королевы? Почему наш венценосный друг никого не впускал в башню? Почему он самолично оборудовал усыпальницу?

Ироня пожал плечами.

— Может быть, не хотел, чтобы народ видел ее искаженное муками лицо, — откуда нам знать?

— Как, однако, чувствительны в вашей стране сыновья шорников!

— И не говорите, ваше сиятельство.

— Но вам-то, вам-то он мог сказать правду — как это водится между старыми друзьями?

— Шутам, граф, короли доверяют даже охотнее, чем друзьям. И тем не менее я знаю обо всем этом не больше, чем вы.

— Там, говорят, была еще одна женщина…

— А-а, повитуха? Так ее сослали за Можай. С пожизненной пенсией. Так, во всяком случае, объявили. И семьи караульщиков получили хорошую виру, и родня горничной…

— Что такое Можай? — спросил Кадрильяк.

— Никто не знает, что такое Можай, — сказал Ироня. — Но оттуда как-то не принято возвращаться. Баба была одинокая… А может, и прибил он ее сгоряча, что плохо со своим делом справилась… Закопал где-нибудь в склепе… Хотя не верю я в это. Да и незачем нашему другу Пистону знать все эти страшные подробности. У него своих ужасных тайн хватает. То ли мы про вашу Фалалеевскую ночь не слышали?

— Навет! Это была чистая политика! Внутреннее дело Бонжурии! Никакой магии! — возмутился граф де Кадрильяк.

— Разумеется, перерезали всех мотоботов — вот уж где политика! Река Солома, говорят, кровью текла! Ну да это ваше дело, мы в него не вникаем — и ждем взаимности.

— Вот-вот! — обрадовался Кадрильяк. — И я говорю о взаимности! Давайте обменяем одну государственную тайну на другую.

— Давайте! — сказал горбун и наполнил кружки настоящим бонжурским вином из посольских запасов. — Да вы угощайтесь, граф, не чинитесь!

Граф несколько оторопел, но кружку осушил.

— Самое главное для посла — пить не пьянея! — сказал Ироня и снова взялся за кувшин. — Для солдата это умение не суть слишком важно, но для амбассадора — о! Но я вас живо научу. После первой у нас не закусывают, то же самое и со второй. Только после третьей можно позволить себе один — один! — ма-аленький соленый грибок. Не больше!

Посольская наука удавалась графу на удивление хорошо. Он узнал, что в Гран-Поскони принято ослаблять действие вина с помощью обычных застольных прибауток.

— Сие есть ейролингвистическое программирование! — похвастался Ироня и провозгласил: — Ну, за Стремглава за отца, за Кренотена-мертвеца! И пошло:

— Пей по всей, да примечай гостей!

— Рюмочка златая, ты откуда? Да с Алтая! А паспорт есть? Нема! Вот тебе и тюрьма!

— Рюмочка чумаза, ты откуда? Я с Кавказа! Руки к стенке, ноги врозь — ничего, пройдешь авось!

— Рюмочка затейна, ты откуда? С Лихтенштейна! А имеешь ли визу? Нет? Так и ступай книзу!