Белый Клык (сборник)

Мартинес впечатлительнее скульптора, он более подходящий свидетель, подумал Дик. Надо сделать так, чтобы именно Мартинес оказался рядом, когда Дик свернет на узкую дорогу, где Капризница должна его сбросить. Мартинес ничего в лошадях не понимает. Тем лучше. Хорошо было бы, подумал Дик, минуты за две до катастрофы заставить Капризницу хорошенько взбеситься. Это придаст дальнейшему больше правдоподобия. Кроме того, это взволнует лошадь Мартинеса, а также и самого Мартинеса, и он ничего не успеет как следует разглядеть.

Вдруг Дик стиснул руки, охваченный внезапной болью. Маленькая хозяйка, наверное, с ума сошла, – иначе разве можно было совершить такую жестокость, думал он, слушая, как в открытое окно музыкальной комнаты льются голоса Паолы и Грэхема, поющих песню «Тропою цыган».

Пока они пели, он не разжимал стиснутых рук. А они допели всю эту удалую, беспечную песню до ее бесшабашного конца. Дик все еще стоял, погруженный в свои мысли, – а Паола беспечно смеялась, уходя от Грэхема, смеялась на широком дворе, смеялась на своей половине, упрекая О-Дая за какие-то провинности.

Затем издали донесся едва различимый, но характерный зов Горца. Властно заревел Король Поло. Им ответили гаремы кобыл и коров. Дик прислушался к этому любовному реву, ржанью, мычанью и, вздохнув, сказал:

– Ну, как бы там ни было, а стране я принес пользу. С этой мыслью можно спокойно уснуть.

Глава тридцать первая

Раздавшийся над его кроватью телефонный звонок заставил Дика подняться и взять трубку. Слушая, он смотрел через двор на флигель Паолы. Бонбрайт сообщил ему, что с ним хотел бы повидаться Чонси Бишоп, он приехал на автомашине в Эльдорадо. Бишоп был владельцем и редактором газеты «Новости Сан-Франциско» и старинным другом Дика.

– Вы поспеете прямо к завтраку, – говорил Дик Бишопу. – И знаете – почему бы вам у нас не переночевать?.. Бог с ними, с вашими специальными корреспондентами! Мы едем сегодня охотиться на пум, и добыча будет наверняка… Уже выслежены! Корреспондентка? О чем ей писать?.. Пусть погуляет по усадьбе и наберет материал на десяток столбцов, а корреспондент поедет с нами и может описать охоту. Ну, еще бы, конечно… Я посажу его на самую смирную лошадь, с ней справится и ребенок.

«Чем больше будет народу, тем занятнее, особенно если поедут эти газетчики, – ухмыльнулся Дик про себя. – Сам дедушка Джонатан Форрест не сумел бы так инсценировать свой финал!»

«Как у Паолы могло хватить жестокости спеть „Тропою цыган“ тут же после нашего разговора?» – спрашивал себя Дик; он не клал трубки и слышал далекий голос Бишопа, убеждавшего своего корреспондента ехать на охоту.

– Отлично. Но поторопитесь, – сказал Дик, заканчивая свой разговор с Бишопом. – Я сейчас велю седлать лошадей, и вы получите того же гнедого, на котором ездили в прошлый раз.

Едва он успел повесить трубку, как телефон зазвонил опять. Теперь это была Паола.

– Багряное Облако, милое Багряное Облако, – сказала она. – Все твои рассуждения – ошибка. По-моему, я тебя люблю больше. Я вот сейчас решаю вопрос – и, кажется, в твою пользу. А чтобы мне помочь, чтобы я еще раз могла проверить себя… повтори то, что говорил сегодня, ну знаешь… «Я люблю одну, одну-единственную женщину… После двенадцати лет обладания я люблю ее безумно, нежно и безумно…» Повтори мне это еще раз, Багряное Облако.

– Я действительно люблю одну, одну-единственную женщину, – начал Дик. – После двенадцати лет обладания я люблю ее безумно, нежно и безумно…

Когда он кончил, наступила пауза, и он, ожидая ответа, боялся нарушить ее.

– И еще я вот что хотела сказать тебе, – начала она очень тихо, очень мягко и очень внятно. – Я люблю тебя. Никогда я так сильно не любила тебя, как вот в эти минуты. После двенадцати лет я наконец теряю голову. И так было с первой же минуты, только я не понимала этого. Сейчас я решила, раз и навсегда.

Она резко повесила трубку.

А Дик сказал себе, что теперь он знает, как чувствует себя человек, получивший помилование за час до казни. Он сел и долго сидел задумавшись, держа в руке трубку, и пришел в себя, только когда из конторы вышел Бонбрайт.

– Сейчас звонил мистер Бишоп, – доложил Бонбрайт. – У его машины ось лопнула. Я взял на себя смелость послать ему одну из наших машин.

– Пусть наши люди исправят поломку, – сказал Дик.

Оставшись опять один, он встал, потянулся и зашагал по комнате.

– Ну, Мартинес, дружище, – проговорил он вслух, – вы никогда не узнаете, при какой замечательной драматической инсценировке вы могли бы сегодня присутствовать.

Он позвонил Паоле.

Ответила Ой-Ли и тотчас же позвала свою госпожу.

– У меня есть песенка, которую я хотел бы тебе спеть, Поли. – И Дик запел старинную духовную песнь негров:

За себя, за себя,
За себя, за себя
Каждая душа несет ответ,
За себя…

Я хочу, чтобы ты повторила мне те слова, которые только что сказала – от себя, от себя…

Она рассмеялась таким воркующим смехом, что его сердце дрогнуло от радости.