Белый конь

Мальчишки отпрянули от него.

— Где она?

— Муко забрал, — шепотом сказал веснушчатый.

— Это вы привели его! Вы открыли дверь!

Они переглянулись, снова посмотрели на него. Мальчик схватил за ворот двух своих врагов, стукнул их об стену и повалил на землю. Потом он обернулся к двум другим. Но их уже не было — они сбежали. Он презрительно взглянул на поверженных и пошел.

Мальчик шел один…

По-мужски, широким, твердым шагом шел по улице маленький смуглый мальчик, сжимая в руке круглый кусочек жести.

___________________

(1960 г.)

Перевод К. Мжавия

Габо

1

Одинок он, этот старый машинист. Живет он прямо у железной дороги в Сванетис-убани. Пути проходят так близко от дома, что промчится поезд — и все здание трясется.

Жизнь свою Габо уже прожил. Были у него и жена, и сын. А теперь остался он один-одинешенек. Только и близких что целый квартал, где все знают и любят его, все от мала до велика называют его дядей Габо.

Семьдесят семь лет ходил Габо по этому свету. Семьдесят семь лет — это не мало, но и не так уж много: двадцать восемь тысяч дней светало и темнело для Габо. Двадцать восемь тысяч радостей он увидел и пережил, столько же бед и печалей. Потому и ходит он сгорбившись. Еле передвигает ноги: ведь приходится тянуть все дни, что остались у него за плечами.

Половину жизни Габо провел на паровозе. Полсвета увидел он из окна мчащегося паровоза.

Все пути, все дороги исколесил Габо — от Грузии до Крайнего Севера, от Дальнего Востока до Польши… Иногда в туманной памяти его, как острова, всплывают далекие станции и платформы. Старик не знает, почему то появляются, то исчезают в тумане эти незнакомые станции. Когда он их проезжал? И почему все снятся ему бесконечные, холодно сверкающие в ночи рельсы?

Бывает, что разбудит его крик паровоза. Приподнимет голову перепуганный Габо. В тишину вслушивается, да, в тишину, ведь на земле в этот час свивает свое гнездо ночь, тихая и спокойная. Наверное, вот так же, проснувшись, вслушивается мать в плач своего умершего ребенка.

Последнее время поезда даже окликают его:

«Га-бо, Га-бо, Га-бо!..»

«Га-бо, Га-бо, Га-бо!..»

«Га-бо, Га-бо, Га-бо!»

«Габриэ-э-эл!..»

Старик быстренько встает с постели и включает свет, выходит на железный балкон, повисший над улицей, вглядывается в ночную тьму.

«Даг-дуг, даг-дуг, даг-дуг!..»

«Га-бо, Га-бо, Га-бо!..»

Весь дом трясется, стекла звенят.

Габо знает: там, в конце улицы, вверху, где остался маленький просвет между двумя домами, сейчас покажется поезд. Не то что покажется — просто бледные прямоугольники его светящихся окон быстрой прерывистой лентой промелькнут и исчезнут.

И старик скоро вернется в комнату, крепко запрет дверь, закроет ставни, заберется в постель и с головой укутается в одеяло. Наступит блаженная тишина, ни звука не слышно ниоткуда… Потом дремота одолеет его, расслабит старческие мышцы. Теплый сон дрожью пробежит по телу.

«Га-бо, Га-бо, Га-бо!..»

«Га-бо, Га-бо, Га-бо!..»

«Габриэ-эл!..»

Снова возникают в тумане далекие незнакомые перроны, освещенные, набитые людьми вокзалы…

2

Утром почтальон принес Габо пенсию. Сейчас старик присел к столу и пересчитывает деньги. Часть их Габо оставит себе, а часть пошлет Гугуте в деревню. Так не только сегодня: Габо давным-давно уже посылает Гугуте деньги. Сначала он делил с ней зарплату, а теперь вот — пенсию.

Гугута — это внучка Габо, беленькая, светловолосая, маленькая девочка. После войны невестка с внучкой одно время жили у Габо. Потом невестка переселилась в деревню и увезла с собой Гугуту, светловолосую, беленькую Гугуту.

Габо семенит на почту, дрожащей рукой отсчитывает кассирше деньги, довольный, поворачивает обратно. По дороге заходит в парикмахерскую.

— Пожалуйте, дядя Габо. — Гладко выбритый парикмахер в белом халате пододвигает ему стул.

Старик молча садится перед зеркалом, устраивается поудобнее, стул, видно, точь-в-точь по нему приходится. Ничего не говорит Габо. Парикмахер сам знает, что надо делать, ведь не первый раз Габо приходит сюда.

— С почты, дядя Габо?

— Да, с почты.

— Послал деньги?

— Послал.

— Что пишет, когда, мол, приеду?

Вместо ответа Габо улыбается. Улыбка его таинственная. Старик что-то знает, но не говорит. Вернее, не хочет пока говорить. Потом он скажет, удивит парикмахера.

— Другой такой девочки не было в нашем районе.

— Только в нашем?

— Во всем Тбилиси, — поправляется парикмахер…

— Да-а… — Габо доволен.

Никто из парикмахеров больше их не слушает: приелось, все одно и то же. Только Габо и его мастеру никак не надоест разговор о Гугуте.

— Сколько ей было, когда ее увезли?

— Девять лет.

— Будь она сейчас здесь, вот бы приглядела за тобой?!

— Еще бы… Еще бы…

— Интересно, она все такая же красивая?

— А ты думал?

— А что, наверно, все такая же.

— Так-то…

— Такая беленькая была, прямо ангелочек!

— Она и сейчас беленькая.

— Откуда знаешь?

— Как откуда?!

— Ты ведь не видел ее с тех пор?

— Знаю… Мне сообщили…

Мыльная пена белоснежным облаком ложится на увядшее лицо, на седой затылок старика. Парикмахер, натянув висящий ремень, ловко точит бритву. Потом проверяет лезвие мизинцем и подступает к лицу старика.